— А ты хочешь, чтобы я остепенился? — спросил Борис.

— Не мешало бы, — пристально посмотрела она в глаза Борису, и тут раздался крик. Страшный, стонущий и совершенно дикий, от коего у многих из присутствующих на обеде заныло под ложечкой, а по коже побежали холодные мурашки.

— Что это? — вздрогнула Анна.

Первым на сии ужасные звуки среагировал полковник Поль. Верно определив, что крик исходил из дамской комнаты, специально устроенной близ входа в залу, он бросился туда. Мужчины со встревоженными лицами покинули курительную комнату и устремились вслед за полицмейстером. Вместе с ними побежали на крик и Болховской с Анной.

Увиденное Косливцевой навек поселило в ней убеждение о хрупкости человеческой жизни. Много позднее, люди, знающие ее, станут непрестанно удивляться казалось бы совершенно полярным чертам ее характера: твердость духа и смелость невероятным образом будут сочетаться в ней с тонким чувством опасности и болезненным страхом за своих близких. Сейчас же Анна, прикрыв ладошкой рот и готовая вот-вот сорваться в крик, во все глаза смотрела на лежащую в двух шагах от дамской комнаты княжну Надин Баратаеву. Невеста князя Болховского лежала на полу, раскинув руки и неестественно вывернув голову. Из тонкой девичьей шеи, во впадинке, чуть выше ключицы торчала глубоко вонзенная шляпная шпилька, из-под которой стекал на пол ручеек крови. Несомненно, она была мертва. Вероятно, удар был нанесен в дамской комнате, но ей удалось все же выйти из нее и сделать несколько шагов, после чего смерть настигла княжну. Рот ее был полуоткрыт, в голубых глазах застыло выражение боли и удивления.

— Не трогать! Ничего не трогать! — суетился возле тела княжны полковник Поль.

Подошел и бухнулся на колени возле тела дочери князь Семен Михайлович Баратаев. Беззвучно зарыдал, закрыв лицо руками, корнет Аристов, безумно влюбленный в княжну и ходивший за ней тенью, о чем знал весь город. Резко запахло фиалками, лавандой и иными галантерейными фимиамами. То кавалеры растирали виски о-де-колоном своим дамам, не выдержавших сего ужасного зрелища и попадавших в обморок.

Откуда-то из толпы вынырнул губернатор, лысый, с короткими ножками и внушительным животом. Потрясая багровыми щечками, призвал, срывающимся голосом, соблюдать спокойствие, отдал какие-то распоряжения и отбыл с дочерьми восвояси в карете с родовым гербом. За ним стали разъезжаться остальные гости. Капитан-командор Перельшин бессильно опустился на стул и то и дело задавал суетившейся возле него жене один и тот же вопрос:

— И зачем я затеял этот обед?

А потрясенный князь Болховской так и стоял над телом Надин, покуда Анна не потянула его за рукав.

— Пойдем отсюда, Борис. Ей ты уже ничем не сможешь помочь.

— Погодите, князь, — остановил их Иван Иванович. Выглядел он виноватым и не сразу решился произнести следующую фразу. — Я хочу выразить вам свое соболезнование по поводу… кончины вашей невесты и вынужден принести извинения в своих подозрениях на вас относительно… несчастий, произошедших в городе, — наконец сказал он. — Я видел вас близ курительной комнаты, когда произошло… убиение Надежды Семеновны. Поскольку у вас несомненное alibi, то все ограничения по поводу свободы ваших передвижений прошу считать аннулированными. Еще раз приношу вам свои искренние…

— Неужели вы не понимаете? — не дала договорить полицмейстеру Анна. — Конечно же, во всех этих убийствах князь Болховской совершенно невиновен. Но они были совершены именно…

Не говоря более ни слова и не попрощавшись с Иваном Ивановичем, Анна, взяв под руку Бориса, повела его к выходу.

— Куда ты? — безучастно спросил он, невольно подчиняясь ее напору.

— Нам надо поговорить.

— Завтра, давай завтра.

— Сегодня, Борис. И не спорь со мной, ведь ты знаешь, что это бесполезно.

— Знаю. И все равно — завтра. Или лучше послезавтра.

Он остановился, сунул руку в один карман, другой.

— Что ты ищешь?

— Вещицу одну… Портсигар. Впрочем, не важно… — Болховской замолчал и бессильно опустил руки.

Анна заглянула в его больные глаза, и он увидел в ее взгляде жалость, заботу, нежность и еще что-то такое, чего в ее взоре, раньше он никогда не замечал.

— А мне пле… безразлично, принимает он или нет! Пусть все катится в тартарары, но я увижу его!

Сей громкий возглас за дверью оторвал князя Болховского от мрачного созерцания гризельных узоров на потолке своего кабинета. В воздухе стоял удушливый запах винного перегара и прогорклого сигарного дыма. Около кушетки и на залитом анисовкой столе стояли и валялись опорожненные бутылки. Робкий солнечный лучик, проскользнувший сквозь плотные гардины, слабо освещал сию неприглядную картину.

Дверь кабинета с грохотом распахнулась, и на пороге, как грозная богиня мщения Немезида, возникла мадемуазель Косливцева. Она близоруко сощурила глаза, отыскала взглядом кудлатую голову князя и уперла руки в бока:

— Прекрасно! Поглядите-ка на него! Зарылся как барсук в грязную нору и грызет себя.

— Анна, прошу тебя, уйди, — бесцветным голосом ответил Болховской и повернулся на кушетке спиной к нарушительнице его уединения.

— И не подумаю! Федор! Сей же час убрать этот свинарник! — обратилась она к маячившему за ее спиной лакею, решительной походкой направилась к окну, резко отодвинула гардины, с трудом, но все же открыла створки, впуская в кабинет поток солнечного света, утренний гомон птиц, росистую свежесть летнего утра. Потом уселась в кресло напротив кушетки, закинула ногу на ногу и, поджав губы, стала нетерпеливо наблюдать за суетливой работой двух горничных и лакея. В считанные минуты бутылки исчезли, стол заблестел чистотой, а на полу не осталось и следа сигарного пепла.

— Может, еще чего изволите, барышня, — с благодарностью глядя на Анну, спросил слуга.

— Кофею. Мне и барину.

— Сию секунду будет исполнено.

И действительно, дымящийся кофей в чашках из саксонского фарфора появился почти мгновенно, наполнив комнату крепким, бодрящим ароматом. Когда дверь за Федором закрылась, Анна уставилась в обтянутую полосатым архалуком спину Болховского, но никакой реакции не последовало.

— Повернись ко мне, чурбан ты неотесанный, — приказным тоном произнесла она.

— Отстань, — глухо прозвучало в ответ.

— И не подумаю. — В три шага Анна оказалась у кушетки, ухватилась крепкой рукой за его плечо и повернула к себе. Жалость острой иглой кольнула ее сердце, когда она увидела заросшее темной щетиной лицо, припухшие веки, угрюмый, опустошенный взгляд.

— Перестань, дорогой, — чуть дрогнувшим голосом произнесла она. — Ты сам на себя не похож.

Борис как-то неуверенно приподнялся, сел на кушетку.

— Меня прежнего больше нет, Нюта. Меня убивали вместе с ними, а я и не заметил. С каждой из них… — Он закрыл лицо руками.