уже через минуту двигатель грузовика взревел, выпустил клуб удушливо-тошнотворного выхлопа и, разбрызгивая грязь, покатил дальше.

— Все, — прохрипел толстяк, — заваливаем проезд. Больше с этой стороны ждать некого.

— А патроны же обещали привезти? — истерично крикнул кто-то из темноты.

— Вроде большой, а в сказки веришь — ухмыльнулся толстяк, — в кузове под брезентом с десяток ящиков было. Я разглядел. Если бы хотели дать, то выдали бы сразу. Все, нас уже списали в расход.

— Ну, чего стоим? Подмогайте, братцы! Бочки тяжеленные, зар-раза! Одному никак.

Петр шагнул вперед, ухватился за шершавый ребристый край, потянул на себя…

* * *

Шум со стороны площади усилился. Разобрать отдельные выкрики невозможно, сплошной неразборчивый гомон и терзающий душу вой. А потом прожекторы выхватили из темноты сразу множество изможденных и невероятно грязных тел, полуголых или облаченных в лохмотья. Окровавленные повязки, костыли, отсутствующие конечности, невероятная худоба, землистый цвет кожи. Некоторые босиком или в каких-то непонятных обмотках, сделанных на скорою руку из собственной одежды.

Петр растеряно поводил стволом из стороны в сторону и смачно выругался. В руках у нападавших не было совсем ничего.

Они что, вот так, с голыми руками, собрались идти на штурм?

— И что теперь делать? Стрелять в безоружных?

Петр непроизвольно оглянулся посмотреть — кто возмутился? Оказалось, тот самый очкарик, что разливал самогонку.

— Оружие к бою!— заверещал толстяк, пытаясь перекричать шум, — открыть огонь по моей команде.

Петр извлек из кармана магазин и пристегнул к автомату, снял с предохранителя, передернул затвор, вдавил приклад в плечо.

— Я не смогу в безоружных, — простонал очкарик рядом, — да что мы, звери что ли?

— Заткнись, — прошипел Петр, старательно прицеливаясь. Он постарался мысленно отгородиться от очкарика, но у него ничего не получалось. Тот продолжал скулить и бормотать над самым ухом, все время отвлекал, не давал сосредоточится.

— Огонь! — рявкнул толстяк.

Дружно грохнули полтора десятка автоматов, первый ряд наступающих повалился на асфальт. Бежавшие сзади перепрыгивали через трупы своих товарищей, спотыкались, но продолжали бег, почти не снизив темп. На место выбывших встали новые, расстояние до баррикад стремительно сокращалось.

Петр вдавил спусковую скобу, и автомат бодро заплясал в его руках. Проклятый дождь заливал глаза, мешал прицелиться. Впрочем, он и не особо старался, строй кочевников был настолько плотным, что попасть проблемы не составляло. Скорее наоборот, чтобы промазать, пришлось бы очень сильно постараться.

С каким-то отстраненным равнодушием поменял магазин, и вновь посмотрел на беснующуюся толпу сквозь прорезь прицела. Вдавил спусковую скобу и с внутренним удовлетворением убедился, что несколько фигурок споткнулось. На освободившееся место моментально втиснулись новые лица, толпа продолжала бежать, но теперь что-то неуловимо изменилось. Вместо изможденных доходяг первый ряд атакующих занимали скуластые здоровяки. А потом защелкали пули, рикошетя о бочки баррикады, кочевники открыли ответный огонь.

Тактика оказалась примитивной, но весьма действенной. Чтобы разжалобить и обескуражить обороняющихся, ввести в заблуждение и посеять панику, вперед пустили женщин, стариков и больных, одним словом — обузу, нахлебников, так и так подлежащих ликвидации. Чтобы те приняли на себя основной удар и собственными телами прикрыли сильных бойцов от разящего свинца. Первый, самый дружный залп был потрачен впустую, на живых мертвецов.

Пока ополченцы меняли опустошенные магазины, толпа кочевников стремительно приближалась. Стреляли прямо на ходу, отчего сильно страдала точность. Но большинству ополченцев, ни разу не нюхавших пороху, хватило и этого. Страх победил, многие побросали автоматы, залегли за бочками, а некоторые вообще, поджав хвост и скуля, рванули в переулок.

Петр заскрипел зубами так громко, что звук перекрыл шум дождя, вдавил приклад в плечо и вновь открыл огонь. Проклятый дождь хлестал, словно плетью, молния полыхнула через все небо несколько раз подряд ослепив его, а потом от грохота разряда заложило уши, и зазвенело в голове.

Кочевники приближались неумолимо, как сама смерть.

Когда до баррикад осталось всего двадцать или тридцать шагов, послышалась непонятная гортанная команда, и нападающие разом остановились. Из задних рядов — передним быстро передавали что-то небольшое и продолговатое. В свете луча прожектора блеснуло стекло, ярко запылал факел, судорожное движение в толпе нападающих и небольшие огоньки стали распространяться по передней шеренге.

— Берегись! — истерично завопил толстяк.

Еще одна гортанная команда, и огоньки дружно полетели в их сторону. Петр никак не мог сообразить, что же происходит? Кто-то из ополченцев завопил во всю глотку от ужаса, беспорядочно затрещали автоматы обороняющихся, в ответ со стороны кочевников загрохотало тоже, но теперь гораздо громче и стройнее. Раздался звон битого стекла, и вдруг нестерпимо ярко вспыхнуло пламя.

Теперь вопили сразу в несколько глоток. Крики боли, досады, проклятья и молитвы смешались в одно неразборчивое целое. Какофония, от которой сразу разболелась голова и привычно запульсировал висок. Следовавшие одна за другой яркие вспышки совсем ослепили Петра, и ему пришлось не только сжать веки, но и прикрыться ладонью.

Коктейль Молотова, — наконец-то сообразил он, — нападающие применили очередную хитрость, внеся сумятицу в стройные ряды ополченцев.

Петр поднял воспаленные веки и, прикрываясь ладонью, попытался рассмотреть, что творится вокруг? Нестерпимо яркий свет пламени резал глаза, полыхали почти все бочки баррикады. Несколько бойцов ополчения, охваченные пламенем, катались по земле, пытаясь сбить огонь. Получалось плохо, видимо, бензин был смешан не только с машинным маслом, но и еще с какой-то неведомой дрянью, похожей на алюминиевую пудру. Пирогель. Самодельный напалм.

Какие полчаса? Сопротивление оказалось сломлено за какие-то жалкие минуты.

Очередная бутылка врезалась в бочку прямо перед ним, во все стороны брызнули осколки стекла и огненный цветок протянул свои длинные лепестки к мрачному черному небу. Петр рефлекторно шарахнулся назад, споткнулся и упал. Пламя обожгло лицо, вспыхнули волосы, брови, задымила и зачадила одежда, невыносимо запекло руки.

И все-таки ему повезло, спасла реакция. Кое-как потушив пламя и окунув саднящие кисти на секунду прямо в лужу, Петр подобрал автомат, сменил магазин, подполз к баррикаде и затаился. На бочки принялись забираться первые наступающие. Загрохотали автоматы кочевников, добивая остатки вяло сопротивляющегося ополчения.

— Ну вот и все!

Во всю мощь хохотнул голос. В виске опять пульсировала боль.

— Недолго продержались смертнички.

— Отвали, — буркнул Петр вслух, не прячась. Теперь уже все равно, даже если услышат посторонние. Поднял ствол автомата и дал очередь практически в упор. Несколько нападающих повалилось оземь, но ситуацию это не спасло. Людской вал перекатился через баррикаду и, не задержавшись ни на секунду, двинулся дальше, сминая все на своем пути.

— Прут, как саранча!