Маричку-то это правило даже устраивало. Не будь его, она так бы и работала без перерыва из года в год, берегла бы зарплату – а так есть повод раз в сезон обязательно домой выбраться, повидать маму да на удивление быстро подрастающих братьев и сестер. Однако у многих коллег Марички ситуация была куда сложнее. Особенно трудно пришлось строителям из Средней Азии – для них условия пребывания в России были немного строже. Но таджикские, казахские, узбекские ребята быстро сориентировались и тоже стали пользоваться таможенной лазейкой. Раз в три месяца они приезжали в Украину и в тот же день возвращались обратно, с волшебной миграционной картой, которая уравнивала их в правах с украинцами. А что делать? Дома-то работы нет. Так что не зевай, ищи выходы, вертись, как можешь, тогда и сам проживешь, и родным деньги будешь высылать. Волей-неволей приходилось терпеть унижения, постигать всякие бюрократические премудрости, учить язык, заполнять такие хитрые, на неискушенный взгляд, бумаги.

Сколько этих анкет, карточек, бумаг добрая Маричка заполнила своим собратьям по кочевой жизни за то время, когда моталась в плацкартных вагонах то на родину, то на заработки! Сколько дельных советов дала, скольким премудростям московской жизни обучила… Азиаты русский язык знали совсем плохо, Маричка – немного лучше. Даже у молдаван, особенно молодых, возникали трудности с кириллицей – одна надежда на отзывчивых попутчиков. Маричка охотно шла им навстречу, помогала, заполняла заодно со своей карточкой еще десяток других, со всего вагона. Как привыкла быть старшей сестрой, так и несла эту привычку по жизни, не жалуясь и не раздражаясь.

Неудивительно, что на стройке «Неваляшки», куда девушка попала вместе со своей бригадой, все ее знали и любили: веселая, отзывчивая, мастерица на все руки. Все женщины и девушки хотели жить в бытовке с такой соседкой, а все мужчины мечтали хоть иногда попасть к ним на обед. Маричкина стряпня славилась на всю стройку. Тут уж исключений не было – и русские, и молдаване, и даже азиаты с кавказцами, не говоря уж о земляках-украинцах, были горячими поклонниками горячего Маричкиного борща.

Да и не только борща. Веселая стройная девушка нравилась многим и вниманием совсем не была обделена, тем более что коллектив на стройке, как это чаще всего и случается, по преимуществу был мужской. В основном молодые горячие парни, остро нуждавшиеся в женском обществе. Но отзывчивая и заботливая во всем остальном Маричка в этом вопросе казалась неприступной крепостью. Улыбалась всем, со всеми была ласкова и приветлива, но близко к себе никого не допускала. Причем делала это так умело и тонко, что даже самые нахальные ухажеры быстро понимали, что им ничего не светит, но, как ни странно, на девушку не обижались и продолжали к ней хорошо относиться, правда, теперь уже относились как к сестре.

Соседки по вагончику не то чтобы осуждали Маричку, но никак не могли понять причины такой строгости в поведении. Добро бы жених где-то далеко имелся – так ведь нет, не было у Марички никакого жениха ни в родном селе, ни где-то в чужом краю, как она, на заработках.

– Тебе ведь двадцать пятый год уже, – качала черноволосой головой подруга Зухра. – Я в этом возрасте уже восемь лет как замужем была, детей рожала. И тебе пора о семье подумать. А то годы-то идут… С такой работой, как у нас, долго молодой-красивой не будешь. Не заметишь, как время пролетит – и станешь никому не нужна. А пока – вон сколько парней за тобой ходит. И Надир, и Павел, и Василь, бетонщик… Уж Василь точно хорошим мужем будет. Зарабатывает прилично, пьет мало, на тебя не наглядится…

Но Маричка только грустно улыбалась в ответ.

– Что ты, Зухра, о якой семье речь? С нашей-то работой! Сегодня здесь, завтра там, хаты своей нет… В бытовке, что ли, семьей жить?

– И в бытовках живут, – возражала Зухра.

– Та знаю я… Только разве ж это жизнь, разве нормальна семья? Я вот деток очень хочу… А яки ж детки в бытовке? Нет, поки на ноги не встану, о семье и думати нечего!

Вроде бы доводы Марички выглядели очень убедительно… Но на самом деле только сама девушка знала, что все это – лишь отговорки, попытка убедить других, а может быть и саму себя, почему она до сих пор одна. А на самом деле… На самом деле у Марички имелась еще одна причина дорожить рабочим местом именно на стройке «Неваляшки». Причина эта была родом из Лаганского района Калмыкии и звалась Адъяном Джиргаловым.

На Адъяна Маричка обратила внимание почти сразу же после того, как впервые встретилась с ним на стройке, он показался ей симпатичным и интересным человеком. Ему было полегче, чем остальным – все-таки калмык, россиянин, меньше хлопот, меньше всякой бумажной волокиты, да и проверяющие к нему куда как снисходительнее, чем к зарубежным мигрантам. Но судьба заставила и его покинуть родные степи и отправиться на поиски счастья далеко на север. Дома работы было мало, пусть даже для такого хорошего специалиста, как Адъян. Он был сварщиком и варил просто отлично – настоящий мастер в своем деле. Да и не только в своем. Адъян никогда ни от какой работы не отказывался, помогал везде, где нужно. Надо леса крепить – он уже наверху, надо машину разгрузить – разгрузит. А попросит кто-то из женщин-маляров стремянку подержать, пока она наличники красит, – оставит все свои дела, подойдет и подержит. И женщина хоть на эти несколько минут узнает, что такое чувство защищенности, что значит быть в надежных руках.

Маричка нет-нет да и посматривала украдкой на Адъяна. Двадцать девять лет, среднего роста, складный, внешне, по ее мнению, очень привлекательный, даже красивый загадочной восточной красотой. Этой таинственной непроницаемостью, как у спокойной водной глади, под которой ни за что не угадаешь, что кроется – то ли глубина, чистота и покой, то ли омут с чертями. За века существования бок о бок с азиатами славяне так и не научились разгадывать тайны, скрытые в их непроницаемых раскосых глазах, хотя все-таки чувствовали и понимали своих восточных соседей гораздо лучше, чем жителей Западной Европы или обеих Америк. И Восток отвечал им взаимностью. Вообще-то, азиаты – расисты почище европейцев, но все же многие из них вступают в брак со славянами. И у них это не считалось нарушением вековых традиций. Во всяком случае, именно так думала Маричка.

Первое время, глядя на Адъяна, она позволяла себе порассуждать лишь о том, каким прекрасным мужем он станет для кого-то из своих соотечественниц. Какой-нибудь из тех восточных смиренниц, что внешне так скромны и покорны, носят только закрытую одежду, ходят, опустив глаза, разговаривают тихо, почти вполголоса… Но вот только попробуй задень их, разозли чем-нибудь – и они покажут все, на что способен Восток. По сравнению с гневом восточной женщины мировые войны покажутся отдыхом на морском курорте. Только такому парню, как Адъян, спокойному, как скала, по силам укротить разъяренную восточную тигрицу…

Но чем больше они общались с Адъяном, чем чаще, будто случайно, встречались их взгляды, тем активнее Маричку стали посещать мысли и сомнения насчет него. Собственно, почему она так безоговорочно решила, что Адъян женится непременно только на землячке? Мало, что ли, в стране примеров межнациональных браков? Да такой парень просто находка для любой девушки, кем бы она ни была… И невольно она начинала примерять роль невесты на себя. Могла бы она влюбиться в такого парня, как Адъян? Взять и утонуть в его черных непроницаемых глазах? А выйти за него замуж? Для такой девушки, как Маричка, понятия «любовь» и «замужество» были взаимосвязаны и почти неразрывны.