Да и вкусноту такую не пробовала, поди. Вона в магазине фабрики-кухни тоже копченую продают, так ее в рот не взять.

— Мама колбасу любит, а сыр на дух не переносит, — добавила Нина.

— А Вы, тетя Нюша, собираетесь Нину навестить? — поинтересовалась Танька, намазывая шоколадным маслом кусок булки.

Нюша, собиравшаяся на обеденную дойку, вымыла подойник, обвязала его чистой марлицей, положила в карман фартука вазелин для коровьих сосков и кусок хлеба с солью — лакомство любимой корове.

— Ты думаешь, мама корову на чужих людей бросит? — спросила Нина, наблюдая за материнскими хлопотами.

— Да билет до Москвы девяносто четыре рубля стоит, — поддакнула Нюша.

Нина всплеснула руками.

— Мама, хватит! Вы опять все старыми деньгами меряете! Девять сорок стоит билет — запомните уже.

Нюшка подвязала светлый с каймой платок, взяла подойник и вышла в сени.

— Ушла, наконец, — обрадовалась Нина, едва за матерью захлопнулась дверь, — Хочешь посмотреть мои обновы?

— Хочу! — так же весело, в тон ей ответила Танька.

Нина потащила подругу в горницу и там началось действо.

Она распахнула стоящий на скамейке чемодан так, что его содержимое вывалилось наружу.

Чего здесь только ни было: и прозрачная кофточка из материала, называемого газ;

и широкая юбка фасона «солнце- клеш», и светлый джемпер машинной вязки.

Нинка примеряла на себя эти вещи и бросала Таньке, но у той от волнения даже голос изменился, и она хриплым шепотом спрашивала разрешения потрогать.

— Меряй и ты! — предложила Нинка и бросила подруге пресловутый «солнце-клеш».

Татьяна надела на себя широченное чудо в бесконечных складках и замерла у зеркала.

Юбка шла ей необыкновенно, делая талию тоньше, а фигуру стройней..

И даже выцветшая ситцевая кофточка, в которой она ежедневно разносила почту, не портила ее.

Нина оглядела ее критически.

— Сюда бы гипюровую блузочку. Или на, переоденься в мою белую, а к ней бусики подберем.

Татьяна покидала дом Нюшки абсолютно счастливой, ведь ей досталась от щедрот подруги та самая юбка с дивным названием «солнце-клеш».

Урожай по осени собран, из белого налива и штрифеля сварено повидло на зиму, картошка выкопана и сложена в погребе.

Володя вставлял в окна вторые зимние рамы, а между ними прокладывал белую тряпицу с выложенными елочными игрушками из серебряной бумаги.

Октябрь перевалил за середину, и вместе с падением последних листьев стал сильнее чувствоваться холод. По утрам Танька вывозила велосипед прямо на прозрачный ледок подмерзших луж, а ближе к обеду тащила свой транспорт по растаявшей грязи. Темнело рано, и только радио спасало от скуки.

В клуб привезли фильм «Здравствуй, Москва!»

Танька смотрела, не отрываясь, пока Володя несколько раз выходил на крыльцо покурить и переброситься парой слов с мужиками.

Рядом с Танькой сидела Васильчиха и грызла семечки, швыряя лузгу во все стороны. Танька брезгливо отодвинулась.

— Небось, в Москве не стала бы плеваться, вывели бы ее из кино за милую душу, — подумала она.

Снова пробудились в ней мечты о столице. Увидеть Кремль, сходить в театр, да и по магазинам, торгующим диковинными вещами и невиданными яствами — превратилось у нее в голове в навязчивость.

Дома Танька пересчитала отложенные на поездку рубли — должно было хватить на билет туда-обратно и на гостинцы. О том, сколько платить за питание и проживание, она не подумала, а это выходило еще рублей тридцать.

Володя строго-настрого запретил снимать деньги с книжки.

— Я на мотоцикл коплю, — заявил он. — Вон Мишане уже открытка пришла, а я следующий на очереди. А вдруг дадут с коляской? Тогда у братовьев занимать придется. И вообще, гаси-ка ты электричество и давай спать. Мне рано в МТС ехать.

Утром лил дождь. Бесконечные серые тучи скрыли горизонт — ни одного просвета, ни одного луча солнца не пробивалось и не оживляло тоскливые будни.

И настроение Таньки соответствовало: она стряхнула дождевик в сенях и с кислой физиономией появилась в комнате, где сидели почтальоны перед тем, как выйти с полными сумками.

Зинка с ходу похвасталась новой авторучкой.

— Глянь, Танюша, какая прелесть! И цвет бордовый. А старую чернильницу я в зал поставила — пускай бабки телеграммы пишут.

Таня едва взглянула на авторучку — предмет Зинкиной гордости — и вдруг заплакала.

Зинка оторопела.

— Ты чего, подруга? Володька обидел? — спросила она.

Танька покачала головой.

— Свекровь? Может, и ты такую ручку хочешь? Так в сельмаге полно.

Танька опять помотала головой.

Зинка развела руками.

— Ну, я не знаю. Может, опять по Москве страдаешь? — предположила она, и Танька кивнула, продолжая всхлипывать.

— Мне тридцати рублей не хватает. На билеты и гостинцы набрала, а ведь и где-то жить надо, — пожаловалась она. — Нина в общежитии, а других знакомых у меня нет.

— Не знаю, что тебе и посоветовать, — вздохнула Зинаида. — Наши-то либо в Дно, либо в Ленинград едут устраиваться. А может, ты на один день съездишь? Ночным туда, ночным обратно. А днем Кремль посмотришь, да и по магазинам?

Ежели так, тебе денег хватит.

— Пожить бы там, по чистому асфальту походить, — снова всхлипнула Танька и неожиданно успокоилась. — А ведь ты права, Зин. Кремль, магазины, и домой ночным, а то, как тут Володька один без меня? Да и начальник не отпустит надолго. Не сам же он отправится почту разносить.

Вот уже три часа Татьяна стояла в очереди за билетами в кассу дальнего следования. Поезд на Москву прибывал в Дно через час, а кассирша все еще продавала билеты на проходящий мариупольский.

Толпа пассажиров, жаждущих как можно скорее уехать этим поездом в Ленинград, с боем продвигалась к окошечку.

— «Словно Зимний штурмуют,» — подумала Танька.

Она принадлежала другой очереди — «на Москву».

Подойдя в первый раз к толпе, показавшейся ей неуправляемой, она испугалась. Видя, как бьются у кассы раскрасневшиеся мужики в тулупах, она уже хотела повернуть обратно в деревню, однако новая людская волна подхватила ее и потащила в эпицентр схватки.

— Куда ты лезешь, деваха? — оттолкнул ее мужик с мешком.- Ты не занимала.

Со всех сторон ее стиснули, а какой-то чернявый незнакомец прильнул к ней, словно банный лист. Впрочем, скоро касса закрылась, и ожидающие билетов на Ленинград отошли в сторону, а на первый план выдвинулись те, кто ехал в Москву.

— Держись меня, — сказала потрепанной Таньке старуха в теплом платке. — И чего ты не в свою очередь полезла?

— Да я в буфет за лимонадом отошла, а тут мариупольский подошел.

— Мариупольский, — передразнила старуха. — Стой и не бегай, а то очередь упустишь.

Подумав немного, милостиво разрешила:

— Ну разве только в туалет.

Таньку охватила сонная одурь: думать не хотелось, а от усталости слипались глаза. Она уже начала жалеть себя за муки, которые претерпевает в очереди за билетом. Может быть, прав был Володя, утверждая, что ехать в Москву — излишняя роскошь, а башенка со шпилем на здании дновского вокзала напоминает Спасскую башню Кремля?

Ох, и досталось ему тогда от жены за подобное сравнение!

Нет, не может быть, чтобы была похожа. Да и жизнь в Москве, наверное, светлей и чище, чем у них на окраине. И дело не только в набитых всевозможными товарами магазинах, а и в культуре.

— «Небось, там так в очередях не толкаются, а, может, и очередей в Москве нет?» — размышляла она.

По радио объявили прибытие московского поезда. Очередь приосанилась, а кассирша открыла окошечко, возле которого насмерть стояли бабка и Танька.

— Пять плацкартных, два общих, — крикнула кассирша. — По броне» два взяли, ну и остатки вам. Да не орите, не орите — знаю, что всем ехать надо, тока где ж я на всех билетов наберусь?

Кассирша казалась Таньке значительной величиной, чуть ли не небожительницей, от которой зависело исполнение ее заветной мечты. Правда, небожительница кашляла и куталась в такой же платок, как у стоящей впереди бабки, но эти детали отнюдь не принижали ее, низводя до уровня простых смертных.

Какой-то мужик из очереди отсчитал семерых и встал сбоку, раскинув руки.

— «Это чтобы никто чужой не влез,» — сообразила Танька, неотступно следуя за бабкой.

А та уже взяла билет в плацкартный вагон и пробиралась сквозь толпу обратно, прижимая к груди выстраданный коричневый картонный прямоугольник.

Следующая очередь была Танькина. Она, не помня себя от счастья, вцепилась в край окошечка и громко выкрикнула прямо в лицо кассирше:

— Один до Москвы плацкартный пожалуйста.

— Девять сорок, — равнодушно бросила та, и Танька полезла в карман за кошельком.

Надо ли говорить, какой ужас объял