С этой проще не получалось, у этой характер блестел в глазах.

— Меня зовут Инга, — ответила девушка, едва заметно раздувая крылья носа. — Инга Порывай. А ты?

Инга?! Сталкер помнил озеро и бесстрашную пловчиху, а вот лица не помнил. Не смотрел в лицо, если честно. Как пацан, ей-богу.

— Глеб, — представился Рамзес после секундной заминки. — Я не выпендриваюсь. Правило такое — не разогретые мышцы могут подвести.

Не объяснять же, что это физическая потребность где-то на уровне рефлекса.

Инга кивнула.

— Штаты? Европа? — спросил Глеб. — Выговор у тебя нездешний.

— Штаты. Но родилась тут… неподалеку.

Интересно! Глеб поставил галочку против этого пункта в воображаемом списке. Нужно обдумать.

— Спасибо тебе. Это ведь ты меня вытащила?

— Да, — абсолютно без рисовки подтвердила девица. — Ты что-нибудь помнишь?

— Автобус, — неуверенно сказал Глеб.

— Тебя хотела арестовать полиция… то есть милиция. Я дала пятьсот долларов, потому что ты отнял у копа автомат.

— Автомат не помню, — растерялся Глеб, утирая полотенцем лицо. — Но я хотя бы пристрелил вымогателя?

— Нет, но собирался, — девушка вдруг улыбнулась, и улыбка оказалась чудо как хороша. Западал Глеб на девичью улыбку, имел слабость. Никакие прелести не цепляли его, как уголки губ и ямочки на щеках.

— Обычно, они берут триста, — Глеб не мог отвести взгляда. — И велят проваливать с их территории.

— Тебе тоже велели, — девушка стала серьезной, — но ты был… как это?.. не-транс-пор-табелен. Я думала, ты умрешь.

— Я живучий, — Глеб вспомнил завистливые шепотки за спиной.

— Ты сталкер! Говорят, все сталкеры живучие.

Глеб неопределенно повел головой.

— А ты здесь какими судьбами?

Инга протянула визитку.

— Фонд защиты экстремальной природы, эксперт и директор в одном лице.

Она не стала упоминать, что еще состоит в попечительском совете на пару с папенькой, который меньше чем на председателя не соглашался и денег давать не хотел. Других единиц штатное расписание Фонда не предусматривало.

Глеб принял картонный прямоугольник. Легкомысленные виньетки, красивый логотип. В углу длинный телефонный номер, хорошо запоминающийся, и ничего более, ни имен, ни должностей. Таких картонок и Глеб мог наштамповать сколько угодно. С самыми вычурными и бессмысленными названиями.

— Это понятно. Фонд, природа, ага, — осторожно сказал Рамзес. — Но я не об этом спрашивал.

— Хочу сходить в Зону, — пожала плечами Инга. Мол, откровенность за откровенность.

Туристов в Зоне не любили чуть меньше кровососов и чуть больше псевдопсов. А попросту — от всей души ненавидели, как только завшивевший окопник может ненавидеть залетного барчука-корреспондента.

Сидела бы ты дома… залетная! Глеб смотрел немигающим взглядом, чувствуя, как улетучивается симпатия и пробирает злость. На всякий случай уточнил:

— Артефакты можно купить и здесь.

— Мне не нужны артефакты…

Девушка, уловив его настроение, растеряно сморгнула.

— В добрый путь, — пожелал Глеб невыносимо скрипучим голосом и, наконец, отвернулся.

Инга физически почувствовала облегчение. Рамзес вышел из комнаты на негнущихся от бешенства ногах и аккуратно прикрыл за собой дверь.

«Лучше бы грохнул, — подумала Инга. — Павлин!»

— Здравствуйте, мамаша. Это какой населенный пункт будет? — павлин насел на безобидную Анну Павловну, Ленкину маму. — Деревня, спрашиваю, как называется?! Вешки? А день какой сегодня? Суббота уже?! А помыться где можно?

Павлин!

В комнату влетела хозяйкина дочь, мелкотелая серенькая мышка Леночка, поклонница романтических фильмов, удачно оказавшаяся с Ингой в одном автобусе.

— Ин, он синий весь! — Леночкин голос дрожал сладкой обморочной дрожью. — А зенки красные! Я с ним в дверях столкнулась, прям вот так, — она показала. — Господи, а страшный-то! Чего рассказывает?

— Ничего, — скучным голосом ответила Инга. — Дурак какой-то. Ленка, у вас есть… не знаю… бар или клуб. Где мужики собираются.

Леночка немного успокоилась и любопытно засверкала глазками.

— Бар «Харчо» есть. Но я туда не хожу, там только шалавы ошиваются.

— А сталкеры ошиваются?

Леночка поскучнела.

— Не знаю… Нет у нас сталкеров. По телевизору говорили, что уже нет… почти.

Инга успела выяснить за вчерашним чаепитием, что Леночкин папа сгинул в Зоне уже несколько лет как.

— У нас тут по-свойски все, как у родных, — простодушно объяснила Анна Павловна. — Жить-то надо, вот и ходят мужики к забору, собирают камушки, — она показала белый кругляшок. — Давление у меня, а это лучше всяких таблеток.

Простецкое «ходят» у Инги совсем не ассоциировалось с харизматическим «сталкер», но местные, похоже, особой разницы не видели. Интересно, что за «сталкеры» ошиваются в «Харчо»?

— Сталкеры — это кто часто и далеко в Зону ходит, — терпеливо объяснила она. — Хочу тоже сходить.

— Рисковая ты, Инка! Я б со страху померла. Ну, зачем тебе, правда?

На Леночку Инга не сердилась, хотя вообще бабскость и трусость ненавидела.

— А ты хотела бы… — она задумалась, прикидывая какую часть правды сказать, — жить… как это?.. на полную катушку? Чтобы, как говорится, было, что вспомнить. Есть у тебя, что вспомнить?

— Море, — улыбнулась мышка и застеснялась. — Ради моря я готова даже в Зону.

— И я готова. Ради Зоны. У меня все есть, Ленка, а вспомнить нечего, Зоны нет.

— Ну есть у меня Зона, — усмехнулась Леночка. — Вон, за околицей. И что? Думаешь, там счастье закопано?

Глеб объявился вечером, когда по деревенскому обычаю и на боковую пора. Лена с Анной Павловной сидели за чаем на веранде. Горячий напиток со вкусом сладкого варенья и горькой травы Инга пила, только чтобы не обидеть хозяек. Они ей нравились, мама с дочкой, нравились отзывчивостью, неторопливостью, беззлобностью к жизни, каковое качество Ингу поражало до глубины души. Папа с детства учил ее точить когти и при случае рвать свое.

Сталкер шумно топал по дорожке, кашлял, скрипел крыльцом, хлопал дверью. Обозначал себя, чтобы не пугать впечатлительных женщин.

— Есть кто дома? — сунулся он на веранду и улыбнулся в тридцать два зуба. Напрасно улыбнулся, крепкие на вид десны кровоточили.

Сталкер выложил из бумажного пакета гостинцы: чай, сахар, булочки, загнутые колечком, сухие и жесткие до деревянного звона — Инга таких и не видела никогда. Поставил в центр стола бутылку и вообще, держался свободно, шутил, рассказывал небылицы.