на самом берегу Вислы, и до войны считался одним из самых передовых медицинских учреждений во всей Европе. Сейчас же его доктора и медсестры, как и все, страдали от острой нехватки лекарств и продуктов. Ала неистово трудилась круглые сутки, помогая беженцам и раненым. Как рассказала Ирене одна из медсестер, в течение дня они проводят от тридцати до сорока тяжелых операций без наркоза. Одним из пациентов, судя по всему, была и доктор Радлиньская. Когда бомбардировщики пролетали над зданиями в ее районе, пол в доме доктора содрогнулся прямо у нее под ногами, но ей удалось сбежать по лестнице вниз во двор. На улице клубилась бурая пыль, и Хелена услышала первые крики раненых, застрявших среди обломков стены. Кто-то должен был им помочь. Доктор бросилась к зданию, когда внезапно обрушилась часть его стены. Она ощутила резкую боль и больше уже не чувствовала ничего. Те, кто вытащил ее, стонущую и почти без сознания, видели ожоги и переломы, на много месяцев сделавшие доктора инвалидом.

Пострадала вся Варшава. Не было ни еды, ни воды, ни электричества. По словам очевидца, «телами людей и животных были завалены все улицы»[49]. «Их закапывали прямо там, где находили: в садах, на площадях, во дворах зданий. Умирающие от голода люди свежевали лошадей, оставляя один скелет, едва те околевали». Немецкие самолеты пролетали иной раз так низко, что Ирена могла, подняв голову, увидеть лица пилотов. В бомбоубежищах на носилках лежали раненые, тихо плача и прося глоток воды. О людях на фронте старались не думать. Дома мать Ирены горячо шептала оберегающие молитвы, и Ирене пришлось признаться себе, что и она тоже молится.

27 сентября Варшава сдалась.

Когда пришла эта новость, измученные Ирена и Ирка сидели в своей конторе[50]. Все плакали и обнимались. Германия и Советский Союз поделили Польшу между собой, словно добычу. Еще до того, как начались бомбардировки, страны заключили секретное соглашение. При разделе Польши главный приз, столица, отошел Германии, провозгласившей ее частью генерал-губернаторства, и сейчас германские войска маршировали по городу.

Станет ли Варшава вновь домом для их мужей, отцов, сыновей и братьев? Да и куда они вернутся? Семьи на тлеющих руинах города задавали себе тысячи этих и подобных им страшных вопросов. При бомбардировке Варшавы погибло около сорока тысяч человек[51]. Военные потери Польши были еще более устрашающими. Около 70 000 человек погибло и 630 000 военнопленных уже переправляли в Германию и Советский Союз. Немцы не собирались позволить молодым полякам вернуться домой, где те стали бы сражаться с оккупантами, организовав вооруженную борьбу за освобождение родины. Среди тех, кто попал в плен, был и Митек. Мы молимся за твоего мужа, — обнадеживали ее женщины. «Молитесь за Митека, да». Но про себя Ирена добавляла и беззвучную горячую мольбу за Адама.

Удивительно, но Сопротивление в Польше зародилось сразу же с началом оккупации. Это было настоящее чудо, или так казалось Ирене, видевшей, как оно крепнет у нее на глазах. В следующие несколько недель слухи о Сопротивлении распространились по всей Варшаве. Среди завоеванных Германией стран Польша стала исключением по нескольким причинам. Основной была та, что организованное и целенаправленное партизанское движение появилось здесь почти незамедлительно, а возглавляли его пожилые люди, члены еврейских общин и огромное число смелых женщин всех возрастов. Некоторыми из самых выдающихся были одновременно и самые юные. Но Ирена и, на удивление, Адам тоже были среди них. Для него возвращение в павшую Варшаву было болезненно-радостным. Пусть на фронте они потерпели поражение, но по всему городу молодые люди были настроены продолжать борьбу с немцами. Сопротивление стало главной причиной того, почему Польша подверглась таким жестоким репрессиям.

В стране формировалось целое подпольное государство[52]. Сначала польское правительство в изгнании создало свою штаб-квартиру в Париже. Затем эвакуировалось в Лондон, откуда оказывало финансовую и материально-техническую поддержку «домашним» отделениям. Как обычно, главная проблема состояла в том, чтобы заставить работать эти механизмы помощи в атмосфере неугасающих политических баталий.

Результатом раздоров — а Польша и до войны не отличалась политическим единством — стало то, что основные усилия по организации Сопротивления пошли по привычным партийным линиям. Эти бесконечные ссоры в значительной степени были следствием бурной истории страны и долгой борьбы за независимость. Только к концу Первой мировой войны, спустя почти столетие иностранного господства, «польское» государство было создано вновь, во второй раз в своей истории. Но на восточных границах, на Украине, ситуация по-прежнему оставалась напряженной, поскольку на эти земли давно претендовал бдительный сосед — Советская Россия. У соседа на западе, Германии, были свои имперские амбиции. Таким образом, безнадежно зажатая в тиски между крайне левым и управляемым большевиками Советским Союзом — вокруг которого ходили самые дикие слухи о мировом еврейском заговоре — и зарождающимся крайне правым национализмом и протофашизмом на западных границах — в 1920-х и 1930-х польская политика походила на двуликого Януса. Какое из этих зол было меньшим, крайне правое или крайне левое? Вопрос оставался без ответа, и в такой ситуации люди склонялись к прежним политическим альянсам.

Атмосфера на тайных собраниях польских социалистов, которые Ирена и Адам посещали той осенью, была взволнованной, но решительной. Большинство молодых людей в городе сейчас составляли евреи, и Ирена была бесконечно рада, когда Адам и ее друг-адвокат нашли способ благополучно вернуться в Варшаву. Жителей города — не только евреев — систематически отправляли в трудовые лагеря и лагеря для военнопленных, чтобы поддерживать на плаву огромную нацистскую военную машину. Плененный Митек теперь находился за колючей проволокой где-то в Германии. Однако евреи вроде Адама и Йозефа в глазах фашистского руководства особой ценности не представляли. Повинуясь извращенной логике антисемитизма, высшие немецкие функционеры в Берлине не могли решить, что делать с «еврейским вопросом». Если Адам и Йозеф были не людьми, а отбросами, почти животными, как солдаты опасности они не представляли. Поэтому и в лагеря для военнопленных отправлять их не было смысла. Но вместе с тем немцы не желали жить среди тех, кого считали вырожденцами, и проблему нужно было как-то решать. Они задумали превратить Польшу в своего рода свалку для евреев со всей Европы. Пока нацисты прикидывали, как эффективнее организовать принудительное массовое переселение, в Варшаве больше сотни тысяч молодых евреев, в числе которых был и Адам, пока оставались на свободе[53].

В такой ситуации был не только Адам. Йозеф, Ева и Ала, обнаружив себя без дела, быстро стали частыми гостями подпольных встреч. Поначалу, в октябре 1939