парадной. Мы пьем «егерь». В наушнике, уже вжившемся в ухо, песня АББЫ «Зэ виннер тейкс ит олл». Неслучайная случайность.

Двустворчатая дверь комнаты в коммуналке; все забито книгами – даже пространство между батареей и подоконником. Человек, породивший мое божество, жил так, как и положено было праотцу божества – жил книгами. Все верно. Все точно.

– А ночью окна дребезжали, и пол, и весь дом, только потолка как будто не видно, и он недвижим. Наверное, так казалось, потому что я спала на полу, на матрасе, – вспоминает Мила, запирая комнату.

Этот город, где мы пешком шли с двузначных линий Васильевского до «Спортивной», делает нас ближе с каждой секундой. Питер – это проверка любовников, проверка влюбленных: если он умудряется разобщить парочку, ей точно не жить, не быть, не пресуществиться никак. Москва может соединить, даже случайно, под хмелем, даже весьма романтично, пусть ошибочно, от щедрот, но Питер непременно подставит ножку, если люди не подходят друг другу. Перед нами же Петербург расстилался.

Мы шли в «Камчатку», эту бывшую котельную общежития, не зная еще, что именно сегодня это место празднует какой-то многолетний юбилей в качестве открытого для всех кабака. Собственно, и «Камчатку» было сложно разглядеть за людьми, набившимися внутрь. Петербург хотел праздника для нас и с нами – и в тесном полутемном подвале какая-то плохо отстроенная группа заиграла редкую и трогательную песню местного кочегара Цоя «Разреши мне». И Мила разрешила танцевать, и это не танго, а обычный медляк, покачивание на месте в обнимку.

Город хотел, и хочет, я уверен, чтобы мы остались с ним, потому что убежден, что мы ему придемся кстати. О наш хороший, величественный и скромный, никогда не могущий высказать всего, порой умалчивающий даже свое важное! Мы будто плоть от плоти – твои, и давай это разрешим раз и навсегда, и поймем, что нам не быть вместе.

И мы уезжаем. Я – в Пулково, чтобы попасть в не сравнимый с тобой, Питер, но лучший из сибирских городов к утру, Мила – чтобы забрать стул и дуть в Москву на скоростном поезде.

Летел и думал: «Как Мила зайдет в свой экспресс со стулом? Можно ли туда вообще со стульями?» Оказалось – можно.

Мы обозначаем нашу географию на карте: красная линия – «маршрут стула» из столицы в столицу. Ноль меток, небытие в картографическом смысле – мой полет в Сибирь.

* * *

Беспардонно счастливая прогулка по Питеру резко контрастирует с сибирским аэропортом, где меня, уже по традиции, встречают те двое, в шапках.

Они не знают, что я задумал, до чего ж дотумкал мой серенький мозг. Размышляя о задачке, заданной адвокатом, я решил, что раз надо задать вопрос Администрации Самого, то это нужно делать через знакомые этому механизму каналы. А как понять, за чем же они уже приглядывают? Конечно, за всем, где показывался Навальный. Я был уверен, что всюду, где наследил или был поддержан этот плут, стояли маячки. Порывшись во всех-на-свете-ресурсах, где хоть раз, хоть что-то говорил Навальный, я обнаружил, что есть небольшой, но весьма интересный подсайт в одном коллективном блоге. Подсайт назывался «Расскажу». Туда приходили разные интересные люди – от бывшей проститутки до нейробиолога, от сотрудника НАСА до владельца какой-нибудь фермы улиток. Визит гостя был устроен следующим образом: выкладывается тема, под ней пишутся вопросы, на которые надо ответить в течение суток-двух. Идея поотвечать на вопросы именно там привела меня в восторг. А вот адвоката и губера – нет. Пришлось проводить разъяснительную работу и твердить упорно, что губеру под уголовным преследованием – самое место в компании проститутки, нейробиолога и Навального. Губера возмущали не шлюха и ученый, а именно Навальный: «Почему я с этим шпионом рядом буду?» Аргумент у меня был простой: «За решеткой вы все равно можете оказаться приблизительно в таком обществе».

Я сфотографировал губера с листочком, на котором было его ФИО и подпись «для такого-то подсайта» – так мы верифицировали его личность. Договорились о дате с администратором ресурса – и вот мы сидим в квартирке на кухне, пьем кофе и ждем полудня, когда будет выложен пост. Внизу околачиваются мои двое, в шапках. Ох, не донесли вы полковнику, не узнали, что́ я задумал. Но я, признаться, и сам не понимал, чем все обернется.

Вопросов было не сказать что много – с полсотни. У проститутки и нейробиолога было больше. Многие – будто бы еще действующему губернатору: что будет с тем-то мостом, с такой-то дорогой. Какие-то – о происходящем: кто его надоумил войти в чат, надолго ли его посадят. Некоторые – о действующей власти. «Какого вы мнения о новом мэре?» – «Страшная ошибка». Оказалось, что правды-матки в России достаточно для сенсации – и даже прикормленные администрацией СМИ в тот же день принялись упражняться в мастерстве заголовка на основе «страшной ошибки».

Через пару часов стало ясно, что шалость удалась. Новостей в региональных ресурсах было множество – некоторые к вечеру даже написали о губере дважды; в самом популярном издании новость прочитали сто тысяч человек и оставили больше тысячи комментариев. Позже я их проанализировал: вышло, что 67 % читателей поддерживают бывшего губера, и только 9 % – преимущественно боты – поддержали нынешнего. Прочие были нейтральны или к делу не относились. 67 против 9. Полагаю, в Администрации Самого были неприятно удивлены.

Я улетел в Москву. Утром телефон подозрительно молчал. Открыл ленту новостей: у губера начались новые обыски. Позвонил адвокату, тот отклонил вызов и написал в ответ: «В квартире обыск, не могу говорить».

Вернулся к новостям – и увидел, что Первый канал уже разместил видео, в котором следователи в третий раз за последний год проверяют охотничью лицензию и документы на ружья у губера. Репортаж вышел первой новостью. Значит, команда была отдана из Администрации Самого. Иначе первой новостью, еще до обязательных танцев вокруг мужества президента или его встреч, на Первый канал никакой сюжет не ставится. Исключения составляют авиакатастрофы, испытания оружия и всякие срочные новости вроде победы хоккеистов на каком-нибудь чемпионате мира или удачного выступления очередного клоуна, лучше всего в псевдорусском стиле, символизирующем традиционные ценности, на европейском конкурсе фрик-певцов.

Грицун хотел знать, следят ли за делом. Грицун получил ответ.

Но я радости не испытывал: «В ходе обыска был найден документ под названием „ПЯР-концепция“, в котором содержится план по возвращению подсудимого в политику». Все, что я придумал, что уже начал строить, было сметено и разрушено. Это подтвердилось уже на следующей неделе, когда люди в погонах