девицей в гаражах, кто-то подвесил растяжку на входную дверь участка Сиси. По замыслу злодея, Сися должен был подорваться, как только попытается открыть дверь. Но Сися отчего-то в урочное время из дома не вышел или не вошел; вышла его супруга, которой оторвало ногу и изрядно повредило туловище. Полицейские тут же допросили Сисю и составили список его врагов; в числе оных был и Слава. Менты, недолго думая, пробили биллинг каждого из врагов и выяснили, что Слава прямо перед взрывом, да и в момент взрыва, находился в этом же районе, что соответствовало правде: гараж Славы располагался всего в ста метрах от дома Сиси. Будучи приведенным на допрос, Слава ушел в отказ и ни слова не сказал о том, что у него есть алиби. Он верил, что его не могут упечь в тюрьму понапрасну, что найдется настоящий преступник. Ожидания его не оправдались. Славу стали колоть в СИЗО негуманным методами, то есть его попросту пытали: связывали ласточкой, били, капали водой на темечко, и он подписал все, что ему дали. Следователей мало смущало, что Слава не мог собрать взрывное устройство и вообще мало был способен на убийство.

Только в это время в деле появился порядочный адвокат, то есть Грицун. Он сделал все: Слава ушел в отказ от предыдущих показаний, рассказал об алиби, но, на горе, после пыток стал страдать потерей памяти и не мог вспомнить ни лица, ни имени девушки; потому показания не возымели действия: Грицун не смог ее разыскать. Он потрудился и встретился с каждой студенткой того курса, но ни одна не призналась в том, что спала со Славой. Тогда Грицун сумел доказать, что у Славы поехала крыша, и так оно и было – кроме потери памяти, от пыток у Славы развились паранойя и клаустрофобия, потом он вовсе попытался перегрызть себе вены. Зубами, потому что иного подходящего инструмента он не сыскал. Славу отправили в психушку, откуда он успешно сбежал и теперь находился в розыске. Я выслушал эту историю уже по пути из аэропорта в городок.

– А как я с ним поговорю – он же в бегах?

– Мы переговорим с его родственниками. А с ним – нет, – сказал Андрей.

Встретившись с женой и сестрой Славы, я понял, что они знают, где он. Убедить их, что я не сдам его полиции и следователям, было невозможно, хотя бы потому, что меня такая утайка подводила под статью. Любая аргументация разбивалась недоверчивыми женщинами, поэтому я, чтобы усыпить их бдительность, изложил им свой план действий: в какие СМИ мы можем попасть, как именно и что нам это даст.

Настоящий мой план, впрочем, был несколько иным, и я попросил Грицуна остаться на сутки и проследить за женщинами. Тот предсказуемо не захотел этого делать; тогда я пригрозил, что найму кого-нибудь местного, ведь мне нужен был напарник, чтобы следить за двумя сразу, а это чревато.

Резонно спросить: почему же я не думал, что менты должны бы пойти ровно тем же путем? Ведь это так очевидно и легко, что и сами сестра с женой Славы не стали бы рисковать. Но я учел, что русский мент ленив, и ему в общем-то на все наплевать, и уже прошел год, и следователи не будут ничего делать, потому что сами уже поставили себе «галочку».

Вышло все ровно так, как я и думал: супруга привела нас к гаражу. (Опять! О, эта русская тяга обживать гаражи!) Она вошла с двумя пакетами, в которых угадывалась домашняя еда – силуэты судков, контейнеров и термосов просвечивали через полиэтилен.

Мы с Грицуном обсудили, как будет лучше войти: в присутствии супруги или без нее? Решили, что лучше сделать это, пока она здесь; для этого ее следовало поймать на выходе из гаража.

Олеся отреагировала нервно: хоть и не стала бросаться с кулаками на нас, но что-то выговаривала Грицуну; впрочем, я этого уже почти не слышал, мне был интересен только Слава.

Он сидел на старом, продавленном диване посреди обычной по виду меблировки комнаты, которую представлял из себя гараж. Правда, окна в гараже не было, вместо него – огромная фотография березовой рощи, но не плакатная, а именно фотография большого формата, специально распечатанная на плотной бумаге. Плитка для готовки, огороженный туалет с душем, небольшой холодильник.

Но вся эта ерунда не стоит описания, а вот Слава сто́ит. Гладко выбритый, подтянутый тридцатилетний человек в чистом простецком китайском спортивном костюме и укороченных для удобства валенках – он будто был вставлен фоторедактором в этот интерьер; он был чуть светлее всего, что его окружало: от старого буфета до недавно постеленного, не вытертого совершенно линолеума.

Я представился и тут же заявил, что хочу поговорить с ним с глазу на глаз. Олеся была против; Славе, которому деваться было некуда, который должен был испугаться и только и думать о том, сдам я ментам или нет, Славе было интересно; в конце концов мы оказались с ним наедине, условившись с прочими, что я покину гараж уже затемно, пройду три километра вдоль трассы, которая расположена недалеко от гаражей, и поймаю машину от бордюра.

– Я знаю о твоем положении. Я хочу помочь. Если ты выйдешь, мы успеем с журналистами записать твое интервью на видео, мы разместим его везде, куда дотянемся, пара хороших изданий точно опубликует материал, – всегда, когда не знаю, как вернее приступить к разговору, говорю коротко.

– Им-то это зачем? Я обычный парень. Не какой-то оппозиционный политик же.

– Плевать. Ты – жертва. Тебя пытали. И ты невиновен. И, прости, но… пытки, человек в бегах… все это актуально.

– Меня снова примут.

– Примут, но издеваться не смогут. А дальше ты разберешься с этим делом.

– А дальше я буду сидеть. Или в строгаче, или в дурке… Пытки – это актуально, – задумчиво проговорил Слава. – Меня там чуть не трахнули, а ты – «актуально».

По тону, движению глаз в сторону и вниз, по повороту головы после этой фразы, по руке, оказавшейся на затылке и потирающей его, – я понял, что это не «чуть». Его там еще и трахнули. Отлично! Эта крайность делает историю шокирующей, броской, цепляюще-неприятной. Я уже представлял себе, какими могут быть заголовки о насилии, сведении с ума, о преступном следствии…

Оставалось раскачать его, чтобы он был готов раскрыться, выйти и говорить о самых жутких вещах подробно и под запись. Разумеется, Слава был не первым, кто не хотел обсуждать свой болезненный опыт. Потому следовало его поначалу заболтать, взять осадой, а не