– Я понимаю, мистер Денхем. Очень хорошо понимаю ваше положение.

После долгого молчания молодой человек, полагая, что он уже чересчур злоупотребляет вниманием хозяина, встал, чтобы откланяться. Прежде чем покинуть комнату, он, поколебавшись, задал последний вопрос:

– Так я правильно сделал, что пришел к вам, мистер Оуэн?

– Не беспокойтесь, мистер Денхем. Мы будем рады снова увидеться с вами.

Когда фиакр, нанятый нашим гостем, исчез из вида, я отошел от окна и снова сел в кресло.

– Думаю, Оуэн, вы должны мне кое-что объяснить…

– Минуточку, я только посмотрю, приходил ли уже почтальон.

– Несомненно, ведь уже больше одиннадцати часов. Но корреспонденция подождет. Я хочу поговорить с вами об уже полученном письме, а точнее, о том сообщении, которое сейчас находится в «Баснях» Лафонтена, если вы не переложили его за это время.

Оуэн молча окинул меня долгим, не лишенным значительности взглядом, а затем улыбнулся:

– Мой дорогой Ахилл, если бы вы меня внимательно слушали, то знали бы, что я не солгал.

– Не бойтесь, я доверяю вам и понимаю, что вы осторожны при выборе тех или иных слов!

– А я вам также объяснил причины моего молчания по поводу некоторых ваших расспросов. Впрочем, в итоге с вашим нюхом, равного которому нет во всем королевстве, вы всегда натыкаетесь на истину. Я процитирую только одно из ваших недавних замечаний, например: «Этому чуду преступления», – сказали вы, когда мы говорили о художниках-преступниках, и данное замечание фонетически привело нас к семи чудесам преступления. Значит, вы прикоснулись к тому, что и мне пришло в голову.

Да, как я уже говорил мистеру Денхему, я был на этой вечеринке, организованной мистером Бруком. Но вы не знаете, что я развлекался в обществе людей с не слишком высоким интеллектом. И я, естественно, вспомнил об этом, получив загадочное сообщение, слово в слово повторяющее слова мисс Амели, брошенные своим воздыхателям.

– Своим или одному из своих воздыхателей?

– Этого я не знаю. Если мне не изменяет память, у меня сложилось впечатление, что она обращалась к обоим, но Майкл Денхем думает иначе. Вы знаете мисс Амели Долл? Нет? Тогда скажу вам, что она – одно из самых восхитительных созданий, и это признают практически все, многие без ума от нее…

Оуэн повернулся к одной из своих муз и улыбнулся, как будто увидел в ней ту самую молодую девушку.

– Многие из двуногих особ мужского пола хотели бы быть на месте этих двух спорящих юнцов. Одним словом, вполне понятны и их бесконечная преданность, и взаимная ревность. Вероятно, вы хотели бы увидеть Амели, так как у меня есть намерение в ближайшие дни ее навестить …

– Если вы думаете, что мое присутствие там будет полезным, я не возражаю…

– Вы мне как брат. И честное слово, – он оценивающе осмотрел меня с головы до ног, – у вас есть шанс принять участие в этом визите, что может сказаться благоприятным образом. Можно будет заподозрить вас в участии в «чудесных преступлениях», ради того чтобы унести трофей от этой милой барышни. Но если говорить серьезно, Ахилл, я уже рассмотрел эту версию, то есть предположил, что один из двух юных безумцев принял ее вызов всерьез. Я думал об этом, но не верил, что все окажется реальностью, поскольку такой поворот представлялся слишком гротескным. Но сейчас один из них пришел ко мне, чтобы сказать то, что я не осмеливался произносить вслух…

– Что вы думаете об этом мистере Денхеме, художнике-живописце?

– Как художник, он при обычных обстоятельствах должен быть достаточно интересным и очень занимательным. Но сейчас страсть лишила его всякого чувства юмора.

– Я говорю о самом факте, что он художник… Разве это не та самая профессия художника-преступника, о которой вы совсем недавно так блестяще рассказывали.

– Бог мой, Ахилл, это же только образ! И когда вы перестанете буквально воспринимать все, что я говорю!

– Вы, кажется, забыли, что наш преступник посылает свои «картины» в полицию!

– Я вам тысячи раз повторял, что худший враг нашей профессии – это скороспелые выводы!

Его реакция меня совсем не удивила. Когда вывод казался слишком очевидным, Оуэн имел привычку отклонять его.

– По вашему мнению, – спросил я, – это он отправил вам сообщение в тот день?

– Вы должны были спросить его об этом. Но я так не считаю, скорее я думаю о…

В этот момент раздался звонок. Через несколько мгновений Оуэн уже встречал агента полиции, мрачный вид которого не предвещал ничего хорошего. Тяжелое дыхание свидетельствовало о том, что он очень спешил.

– Меня прислал инспектор Уэдекинд, – пробормотал полицейский. – Он очень просил сопровождать вас на место трагедии… В Скотленд-Ярде сегодня утром получили очередную картину и только что обнаружили жертву в чем-то вроде оранжереи, возле которой нет никаких следов, совершенно открытой… Там нашли полкового врача Родеса, умершего от жажды перед кувшином, до краев наполненным питьевой водой!

Переехав Темзу, мы двинулись на запад, к Сиксти-Акр-Вуд. За пустырем тянулись участки, отведенные для садов или цветников, окаймленные кустами и высокими деревьями. Но окрестности казались достаточно заброшенными. На краю леса мы заметили несколько экипажей, где молча сидели кучера. Скотленд-Ярд уже был на месте.

Наш фиакр остановился рядом с другими, и, выйдя из него, мы сразу направились вслед за офицером по тропинке, идущей через лес. Метров через сто мы вышли на большое поле, в центре которого находилось что-то вроде оранжереи в форме домика.

Мы направились к нему. На высоте колодца я заметил ряд досок, лежавших на голой земле, выровненной и слегка потрескавшейся. Четыре солнечных дня сильно иссушили почву. Полицейские стояли на досках, и один из них предложил нам последовать за ним по дощатой дорожке, чтобы подойти к оранжерее.

Это была небольшая конструкция под битумной крышей. Вместо стен вставлены стекла, как в большой теплице. Никакой мебели, кроме ветхого комода с горшками и садовым инвентарем. Несколько сосновых досок служили в качестве пола. В центре лежало тело высокого крепкого мужчины лет пятидесяти с голым торсом. У него были гладкие, коротко стриженные волосы и обветренное лицо. Он лежал на правом боку, странно скорчившись, но что было особенно поразительным, так это выражение его изборожденного морщинами и странно застывшего лица. На спине с выраженной мускулатурой были видны старые шрамы.

Рядом с телом находились судебно-медицинский эксперт, полицейский в форме и инспектор Уэдекинд, который поприветствовал нас кивком головы. Его блестящая от пота кожа свидетельствовала о сильной жаре, царившей в этом месте, но также об ожесточении и бессильном гневе перед новой трагедией. Тем не менее он слегка улыбнулся, однако это была нерадостная улыбка. Уэдекинд сказал, глядя на нас: