под именем Андая, как мы это выяснили в другом месте[107]. У латышских племен божество неба было заменено его модификацией греческо-скифского происхождения под именем Перкуна, который наряду с Андаем был известен и литовцам. Балтийский пантеон, который неожиданно всплыл в эпоху гуманизма, начиная с решения прусского синода 1530 года[108], следует отбросить как явную фальшивку. Таким образом, балты замыкают как последнее звено круг индоевропейских народов, экстерриториальных по отношению к основной области политеизма. В числе этих народов находились и славяне.

В то время, как периферийные индоевропейские народы тысячелетиями сохраняли традиционные верования, те их собратья, которые проникли в границы «плодородного полумесяца» уже около середины 2 тысячелетия до н. э., начали формировать собственный политеизм. На его происхождение в то время проливает свет договор, заключенный в 1380 году до н. э. между хеттским царем (в Малой Азии) Суппилулиумой и царем Митанни (между Евфратом и Тигром) Маттиуаза, представлявшим арийский слой завоевателей в этом государстве и подчиненным хеттам. Хеттская сторона присягала исключительно шумерско-аккадским богам, но наряду с ними фигурируют в договоре божества индоевропейские, введенные в документ, без сомнения, контрагентом из Митанни. Это имена, хорошо знакомые из Ригведы: Митра, Урувана, или Варуна, Индар (то есть Индра), Нашатийаанна, или Нашатья (по Ригведе, Асвин)[109]. Это первое свидетельство зарождающегося индоевропейского политеизма, теряющееся в многочисленном чужом пантеоне. На то, что индоевропейский политеизм находился в стадии зарождения, указывает также следующее обстоятельство. А именно: из арийских божеств только Индар был назван в единственном числе, каждое из остальных имен было приведено во множественном числе как «боги» (іlаnі), что, впрочем, понятно в отношении Нашатийянна, которые и в последующие времена были близнецами. Но почему во множественном числе появился позднейший бог Митра, а также бог Варуна? X. С. Ниберг объяснял этот удивительный pluralis как поэтический прием, ссылаясь на пример из Катулла: lugete Veneres Cupidinesque[110]. Это объяснение не убеждает, поскольку здесь мы имеем дело не с поэтическим произведением, а с официальным велением богов, кроме указанных случаев перечисленных в единственном числе. Следует признать, таким образом, что названия Митра и Варуна определяли множественные понятия, группы единообразных сверхъестественных существ, выполнявших одинаковые функции, иными словами — демонов. Мы наблюдаем здесь очевидный процесс превращения демонов в индивидуальных богов, причем в отношении Индры этот процесс завершился еще до заключения договора, поскольку он выступает в документе в единственном числе. Знаменательно также то, что божества договора 1380 года носят индоарийский характер, при этом в Индии они полностью сохранились, в то время как иранцы в основном о них забыли несмотря на то, что географически были им близки. Так, в библиотеке Ашшурбанипала (688–626) появляются только два индоевропейских мидийских божества: Митра и Ассара Мазаш, или Ахура Мазда (= Белый Господин). По мнению Ниберга, это было описательное определение Варуны, имя которого, однако, подверглось полному забвению[111]. Признаем таким образом, что на территории «плодородного полумесяца» возник старейший из поддающихся установлению по источникам индоевропейский пантеон в индийской версии, хотя неизвестно, какими путями он попал на Ганг, а именно, был ли он перенесен из Миттани на прародину индийцев еще до их миграции, или же митанийская группа приняла какое-то участие в индийском вторжении и перенесла свои верования на берега Инда и Ганга[112].

Пример формирования пантеона на средиземноморских землях, удаленных от «плодородного полумесяца», но отделенных от него только морем, используемым для установления торговых контактов и культурных связей, представляют греки. Как утверждает Μ. П. Нильссон, вступая на свои исторические земли (в начале 2 тысячелетия до н. э.), они принесли с собой одно или несколько божеств, представлявших явления природы и соединенных впоследствии с минойскими божествами[113]. Такого рода несомненным божеством, известным грекам до миграции, был Зевс как бог неба или же одушевленное и принимаемое за предмет культа небо[114]. Происхождение иных старейших греческих богов неясно, разве что нам станет известно, что греческим вкладом, внесенным в их формирование в контакте с минойской цивилизацией, было какое-то собственное понимание демонов. Таким образом, в греческой религии заметно наследие индоевропейского прототеизма, но в то же время невозможно найти следы индоевропейского политеизма.

3. Предварительные замечания к изучению религии славян в Средние века

Тенденция гуманистов, выраженная уже Яном Длугошем, трактовать религию славян как локальное отклонение от классической модели, созданной греками и римлянами, оказала значительное влияние на научную литературу 19 и 20 веков и до сих пор полностью не преодолена[115], хотя многочисленные работы более критичных исследователей, таких как А. Брюкнер, В. Ягич, Л. Нидерле, Е. В. Аничков, показали глубокое различие между древней политеистической греко-римской системой и раннесредневековыми верованиями славян, едва вышедшими за рамки полидоксии. Это так, как если бы мы сопоставляли изысканную поэзию высокой цивилизации с прекрасной, но простой народной песней.

Два направления 19 века, традиционное и критическое, сформировались благодаря до сих пор не утратившей своего фундаментального значения работе Л. Нидерле, в которой были обобщены все предшествующие исследования, начиная с изданной в 1492 году хроники Конрада Боте и заканчивая трудами, вышедшими в период первой мировой войны. В своей книге ученый обнаружил превосходное знание источников, позволяющих всестороннее описать религиозные явления. Автор разделил свои изыскания на три раздела: демонология (вместе с культом предков, или манизмом, и культом природы), которая соответствует принятому здесь понятию полидоксии; теология — так автор называл явление политеизма, языческий культ; а также христианизация и исчезновение языческих верований, в этом разделе заключения автора отличаются меньшей основательностью. Магия была описана автором в разделе о культе, там, где речь идет о колдовстве. Он положительно оценивал теорию анимизма Тайлора и с ее позиции рассматривал демонологию, однако справедливо считал вторым источником верований веру в одушевленные предметы природы. Не была ему чужда и прамонотеистическая концепция В. Шмидта, к которой он относился с некой долей настороженности, хотя не подвергал сомнению извечное существование некой примитивной модели монотеизма. Нидерле отвергал существование общеславянского политеизма, а также существовавшей веры славян в этический дуализм, поляризацию добра и зла. Основное значение в славянском мировоззрении он приписывал демонологии: «Древний славянин жил прежде всего среди мира духов, равноправных по значению и силе. Они равномерно наполняли и одушевляли всю природу в его окружении»[116]. Человек чувствовал себя зависимым от них, старался отвести от себя их вредное действие и привлечь их на свою сторону. Автор отмечал иноземное влияние на эту религию, но не переоценивал его значения. Так, из Ирана произошло слово «бог» и культ петуха как птицы, посвященной солнцу, а также сам культ солнца, свойственный, по