28 июня 1896 года в Буэнос-Айресе был проведен конгресс Социалистической партии. На собрании были приняты декларация основных положений, программа и устав новоиспеченного политического движения, этот день принято считать днем рождения Социалистической партии Аргентины. Но остановимся-ка на этой дате — 28 июня, ведь парадоксы истории подсказывают нам, что ровно восемнадцать лет спустя семейство Чанкальини приедет в Мар-дель-Плату и в тот же самый день по другую сторону Атлантики бандитская пуля, выпущенная в Сараево, положит начало Первой мировой войне. В тот момент, когда в Аргентине была основана Социалистическая партия, Массимо Ломброзо стал специалистом по супам в миланском отеле «Принц Савойи», и он думать не думал, что через четырнадцать лет окажется на холодных берегах Южной Атлантики.

В Мар-дель-Плате итальянская община становилась все многочисленней. Уже в 1899 году в зале Итальянского общества взаимопомощи имени Джузеппе Гарибальди состоялась конференция по обсуждению социалистических идей, в конференции участвовали более четырехсот человек. И от посева до урожая прошло всего несколько лет: в 1907 году группа жителей городка, воодушевленных социалистическими идеями, основала Социалистический центр, и по именам его основателей можно судить об апеннинских корнях этой организации: Магрини, Мусанте, Валенти, Либераторе, Вентура, Дзаччаньини, Брамулья, Риссо.

В 1910 году, когда Массимо приехал в Мар-дель-Плату, была основана Социалистическая Федерация провинции Буэнос-Айрес. А ровно год спустя, когда один из помощников по кухне отеля «Бристоль» предложил ему присоединиться к социалистам, повар примкнул к Центру. В середине 1911 года различные политические силы Мар-дель-Платы основали Народную хунту сопротивления назначенным столицей представителям власти — в те времена глав муниципалитетов по собственной прихоти назначал губернатор Буэнос-Айреса, так что различные политические группы объединились, чтобы противостоять возмутительному выборному обману, порождаемому консервативными слоями общества. Прошли публичные митинги протеста, уличные марши и народные бунты, закончившиеся драками с представителями полиции, которые, словно сорвавшиеся с цепи псы, набрасывалась на демонстрантов, и среди тех, кто получил ранения во время одной из самых ожесточенных стычек, был Массимо, ему пришлось зашивать голову, чтобы закрыть пятисантиметровую рану, но улыбка так и не сошла с его лица. С тех пор повар стал частенько бывать в Центре, поддерживал его кандидатов в предвыборных кампаниях, бывал на митингах и собраниях, всегда был рад предоставить свой «Альмасен» для партийных обедов и заседаний.

Но время надежд закончилось. 6 сентября 1930 года престиж «Альмасена» был серьезно подорван. Президент Иполито Иригойен,[25]неподкупный демократ, был свергнут. Его запугали фашисты, руководимые генералом Хосе Феликсом Урибуру,[26]таким образом произошел первый в истории страны военный переворот. Орды фанатиков пытками и расстрелами утопили страну в крови, они подожгли редакции газет и комитеты, изгнали республиканских судей, чтобы назначить на их место верных чиновников, заточили в тюрьмы тысячи противников режима. 10 сентября, опьяненный властью, восхваляемый своими приверженцами, Урибуру ввел военное положение и начал убивать и применять бессмысленные и немилосердные пытки: жестокость фашистов была направлена на тех, кто противоречил диктатору, тюрьмы полнились анархистами, социалистами и радикалами; о страданиях, которые терпели политические заключенные, говорилось тихим шепотом, расстрелянных погребали в молчании.

В этот день 10 сентября в Росарио военные расстреляли каталонского рабочего, который печатал противорежимные листовки; на следующий день в безымянной тюрьме в Патагонии эскадрон смерти в составе лейтенанта, двух капралов, сержанта и шести рядовых расстрелял двух бойцов-социалистов, обвиненных в мятеже. Меньше пятнадцати минут отделили кончину одного заключенного от смерти второго: один из них — генеральный секретарь Социалистического центра Мар-дель-Платы, а другой — Массимо Ломброзо, осужденный за предоставление своего дома для тайных политических собраний.

Таким образом, 11 сентября 1930 года после краткого заседания военного трибунала под руководством злобного капитана расстрельная команда оборвала жизнь испуганного повара. За четыре дня до этого на рассвете солдатский патруль в полевой форме с грохотом ворвался в «Альмасен», солдаты, выкрикивая угрозы, вошли в здание — винтовки с примкнутыми штыками, — раскидали по сторонам столы и стулья и, продолжая орать фашистские лозунги, увели с собой Массимо и Ренцо. Отец и сын оставались вместе на всем пути страданий, достаточно было одному повернуть голову, чтобы увидеть глаза другого и понять, что тому так же страшно. Они были вместе, когда их били палками, над ними издевались два дня и две ночи, стоны отца смешивались со стонами сына, один и тот же крест на Голгофе служил виселицей обоим. Силы их иссякли к тому моменту, когда их, закованных вместе с десятком измученных заключенных, погрузили в грузовик, выкрашенный в маскировочный цвет, и без единой остановки отвезли в какую-то тюрьму на пустынной границе в Патагонии.

Массимо идет к месту казни: его ведут со связанными руками, грубо толкая, по длинному сырому коридору, он переступает порог коричневой железной двери, выходит на пустынный тюремный плац, в полуденном небе солнце цвета горчицы едва прогревает воздух. Как всякий преступник, не имеющий права на помилование, Массимо делает шаг, затем еще один, он едва передвигает ноги, и расстрельная команда ставит его перед изрешеченной пулями кирпичной стеной. Здесь его оставляют одного, как кол в степи, лицом к своим палачам. И за этот гнетущий момент, пока он слышит угрюмый голос лейтенанта, командующего казнью, перед его глазами пролетают образы его жизни, словно буря красок и форм, воспоминания смешиваются без всякого порядка и логики, и крик ужаса топит его под черным смердящим капюшоном.

Ренцо оставили в живых, его приговорили к пяти годам заключения в тюрьме Ушуая, но после пыток, которые он вытерпел, остались тяжелые незаживающие раны, и его перевели в тюремный лазарет. Фельдшеры нехотя осмотрели его; фанатизм убивает здравый смысл и разъедает душу. Незаживающие раны пожирали плоть Ренцо, через несколько недель гангрена поразила правую руку, и ее ампутировали. Ренцо очнулся в операционной, перепачканный собственной кровью, его охваченное жаром тело тряслось, а свора кошмарных снов кусала его память и сердце. Он столько раз терял сознание, что у него исчезло представление о времени и своем навсегда искалеченном теле.

Через два месяца из-за резко ухудшившегося здоровья Ренцо смягчили наказание и отпустили на свободу. Он появился в «Альмасене», потеряв в весе десять килограммов, с культей в грязной потрепанной повязке. Его все еще била дрожь, сотрясавшая его плоть и кости, он передвигался с вялой неловкостью нищих. Мария встретила его с истерзанными плачем глазами, она не знала: это кающийся призрак или вырвавшееся из подземелий приведение. Она осторожно обняла Ренцо, с трудом протащила через столовый зал, взобралась с ним по главной лестнице, ввела его в комнату, там аккуратно раздела. Потом отвела в ванную, обмыла его тело теплой водой с жасминовым мылом. Это была нежная и молчаливая церемония: руки и глаза женщины скользили по израненной коже мужа. Промокнув тело Ренцо полотенцем, она одела мужа в пижаму, благоухающую сухими веточками фиалок, уложила его в кровать, зажгла белую свечу с миндалем перед ликом Лурдской Девы и погасила свет, чтобы Ренцо отдохнул от страданий. И пока он спал, она осыпала его ласками и трепетными поцелуями, шептала ему на ухо о чудесах любви, и так день за днем она — вместе с маленьким Федерико — заботилась о нем.