господина. Стоя спиной ко мне, метрдотель склонился в почтительном поклоне и отодвигал перед дамой стул. Справа от меня, у входа, булькала, захлебываясь, арфа. За первым столиком трое мужчин одинаково поднесли к губам удлиненные водочные стаканчики, одновременно выпили. Вчерашний официант уходил с пустым подносом в сторону кухни. Я нагнал его в темном и узком коридорчике между кухней и залом ресторана.

— Здравствуйте, — сказал я, за плечо развернув его к себе.

Он вздрогнул от неожиданности.

— Вы меня помните? — сказал я.

Он не успел ответить.

— Мы вчера у вас до утра сидели. Помните? Вы наш столик обслуживали.

Мимо нас прошли.

— Помните?

Я говорил быстро и тихо.

— Помните?

Он кивнул.

— Да-да, теперь вспоминаю.

— А девушку, которая со мной была, вы тоже вспоминаете?

— Послушайте, что это за тон?! — спросил он, повышая голос. — Что это за допрос?

— Тихо, — сказал я, сдерживая себя. — Пожалуйста, тихо.

— А почему это я должен…

Я слишком много пережил за последние сутки. И этот человек был моей последней надеждой. Я два раза подряд ударил его между грудью и животом: первый раз промахнулся, почувствовав, что попал в ребра, — вторым ударом нашел его солнечное сплетение. Слезы брызнули из его глаз; он задохнулся, припав к моему плечу. Я выглянул из-за угла и посмотрел в сторону кухни: в двух шагах от нас была дверь. Человек не сопротивлялся; за волосы я потащил его за собой к двери. Только закрыв дверь на ключик, я понял, что мы очутились в туалете.

— Скажи только одно: ты знаешь ее?! — прошептал я, прижимая его к стене перед собой. — Мне от тебя ничего больше не нужно! Я тебе ничего не сделаю! Только скажи мне, где я могу ее найти! Слышишь?!

Ему становилось легче, это было понятно. Пуская из глаз слезы, он отрицательно качал головой.

— Где я могу ее найти?!

— Не знаю! Что вы ко мне… Что это за допрос?! Откуда я знаю, с кем вы вчера были! Сколько здесь таких за вечер бывает…

Я ни секунды не сомневался, что он лжет. Бешенство душило меня.

— Один вопрос, болван, идиот, где я ее могу найти?!

Я видел, как растут капельки пота на синеватой коже над его верхней, прыгающей губой.

— Я буду кричать! — прошептал он, глядя на меня круглыми от ужаса глазами. — Я сейчас закричу!

Я замахнулся, теряя от бешенства голову, — он обеими руками схватил меня за кулак.

— Да что ж это такое?! — взмолился он. — Для чего?! Да какой смысл?! — восклицал он, обращаясь скорее к самому себе. — Я вам скажу, только не бейте! Я ее давно не видел, несколько месяцев. Раньше они по вечерам всегда собирались в «М.», в ресторане. Только не в подвале — там в подвале зал есть, — а наверху. Там такой столик круглый посреди зала. Большой. Вы сразу увидите. Круглый. Они там обычно и сидели раньше. Если не работали.

13

У подъезда гостиницы стояли сразу несколько такси; я сел в первую машину — старую, замызганную, разбитую «волгу».

— Куда? — хмуро спросил водитель.

Я назвал гостиницу — знаменитую старинную гостиницу в самом центре Москвы, с чудесным видом на Кремль.

— А сколько платите?

Я сказал.

— Маловато, — поморщился он.

— Хорошо, — ответил я, поворачиваясь к дверце и собираясь выйти из машины.

— Шутка, шутка, — сказал водитель. — Шуток не понимаете?

Машина тронулась, и в салоне сразу запахло бензином. Приостановившись у перекрестка — водитель по-птичьи вертел головой, выбирая момент, когда можно будет вписаться в движение, — мы выехали на бывшую улицу Горького, ныне Тверскую.

— Ничего, что я курю? — равнодушно спросил водитель, не поворачиваясь ко мне; сигарета, которую, не вынимая, держал он в углу рта, была докурена уже почти до фильтра.

— Не страшно, — ответил я.

— Ты иностранные языки знаешь?

Я усмехнулся вопросу.

— Немного.

Человек покопался в кармане своей бесформенной куртки и протянул мне небольшой пузатый баллончик — газовый, насколько я понял.

— Чего там написано, не разберешь? — говорил он, включая в салоне свет. — Мне сказали, нервно-паралитический. Ты посмотри, там должно быть написано.

— Слезоточивый, — ответил я.

— Точно?!

— Да.

— Вот елки-палки, вот елки-палки, — занервничал он, опуская баллончик обратно в карман. — Вот суки! Никому верить нельзя. Вот суки!

— Это вам для обороны?

Мужчина возмущенно посмотрел на меня.

— Да для какой обороны?! Как тут станешь обороняться?! Ствол к затылку приставят… Или ножом по горлу. Вот тебе и оборона. А это, — он ударил себя по карману, — это так. Хрен его знает зачем. От комаров… Вот суки, вот елки-палки!..

Остаток пути мы проехали молча. От водителя отвратительно несло потом; запах пота перебивал даже запах бензина, бивший из двигателя.

14

20.06

До сих пор я не задумывался, зачем ищу ее. Исчезновение вещей и документов, хоть некоторые из них и были достаточно важны, само по себе как-то не взволновало меня, я просто-напросто забыл об этом. Мне хотелось увидеть Лизу. Это желание было сильнее всего, сильнее усталости, которую я уже чувствовал. Зачем мне ее видеть — я не знал. Я ни разу не задал себе этого вопроса. Войдя в зал следом за молодым человеком в смокинге, я прошел к свободному столику совсем в углу, оглядывая ресторан. Лизы в зале не было. Принесли меню — увесистую книгу в мягком кожаном переплете. На закуску я заказал лангустов, затем — форель по-провансальски, затем — что-то еще, и еще, и еще. Мне принесли графин белого вина, — мне казалось, что вина я не заказывал; опьянел я мгновенно, отпив всего несколько глотков. Что я стану делать, если увижу ее? Подойду к ней или останусь сидеть на месте и буду смотреть на нее, ждать, пока она сама не заметит меня? Заговорю с ней или буду молчать? Ударю?

Не знаю, сколько просидел я в ресторане. Что-то было принесено и поставлено на стол, торжественно и значительно, что-то было съедено, что-то было со стола убрано, и принесено вновь. Я успел протрезветь и опьянеть снова, но на этот раз — легче. В зале стало как будто более шумно, чем было, когда я вошел. Я видел, как отчаянно жмет мужчина за соседним столиком ногу своей спутницы, дамы в открытом платье, дамы, сверкающей золотом и бриллиантами. В центре зала был рояль, за ним сидел пожилой, седоватый человек; заказывая музыку, подходившие опускали деньги в хрустальную вазу, стоящую перед ним на рояле. Пианист улыбался, щурясь, показывал тусклые зубы, кивал, одновременно благодаря и соглашаясь.

Я вышел из зала, нисколько не