Татьяна истово спорила со мной, но на ее лице читалось скорее недоумение, нежели злость. Она не понимала, как вообще можно оспаривать то, что она считала истиной в последней инстанции. Нам еще предстояло разобраться — откуда оно, это чувство вины, привито ли оно родителями или мужем, или это личная инициатива Татьяны — брать на себя ответственность за все происходящее не с ней.

Мы договорились встречаться раз в неделю.

* * *

Накануне второй сессии Татьяна позвонила мне, многословно извинилась и предупредила о своем возможном опоздании. К сожалению, после нее у меня была назначена встреча с другим клиентом, поэтому я был готов принять Татьяну, сократив сессию на время ее опоздания. Она еще раз извинилась, поблагодарила меня и попрощалась.

На следующий день она снова позвонила мне примерно за час до сессии, опять извинилась, сказала, что может опоздать, заверила меня, что не собирается уходить из терапии, просто так складываются обстоятельства. Сказала, что оплатит полную сессию, и даже спросила, не нужно ли будет заплатить неустойку за появление не вовремя. Я напомнил ей, что она уже звонила накануне, что этот вопрос уже решен и ничего страшного не случится.

В итоге опоздала Татьяна ровно на две минуты.

Войдя в кабинет, она снова несколько раз извинилась и рассказала о причинах, заставивших ее задержаться. Посетовала на свою слабохарактерность: не смогла вовремя уйти от мамы.

Я был немало удивлен такому поведению: на первой сессии она произвела на меня впечатление довольно уверенного человека, а сейчас просто источала неуверенность. Может быть, ее ранее демонстрируемое поведение было просто привычной маской? А теперь она стала воспринимать меня как относительно важного и нужного человека и начала показывать свое истинное отношение. В первую очередь — конечно же к себе. Если так, то проблема даже глубже, чем я предположил сначала.

Пользуясь тем, что Татьяна заговорила о матери, я подхватил эту тему. Информация об отношениях с родителями очень важна для психотерапевта. Родители — те, кто воспитывал человека, те, от кого он перенял основные модели поведения. Всю последующую жизнь человек бессознательно копирует эти модели. Если, конечно, в его жизни не произойдет событие, заставляющее переосмыслить жизненные устои. Именно на родителей каждый человек будет ориентироваться до конца своих дней, только родителей он никогда не сможет подвергнуть более или менее серьезной критике.

* * *

Таня всегда очень любила маму. Папу она, конечно, тоже любила, но только на расстоянии. Папа часто уезжал в командировки, и это время было самым счастливым для Тани и мамы. Они устраивали себе маленькие праздники, готовили что-нибудь вкусное, ходили гулять, часами болтали и наслаждались жизнью.

Когда папа был дома, все обстояло иначе. Мама не решалась куда-то отлучиться, старалась быть постоянно при нем, во всем ему угождать. Родители могли ни о чем не разговаривать, но мама считала своим долгом неизменно быть рядом с мужем.

Когда Таня была совсем маленькой, она любила проводить время с отцом, но потом они стали отдаляться друг от друга, и постепенно девочка начала избегать его общества. С ним было тяжело общаться, его поведение было совершенно непредсказуемым. Часто он повышал голос на маму из-за каких-то нелепых мелочей. На Таню он тоже кричал.

Однажды они собрались поужинать. Отец, казалось, пребывал в хорошем настроении, даже шутил о чем-то; ничто не предвещало беды. А потом Таня взяла кусочек с маминой тарелки, и отец, заметив это, моментально поменялся в лице:

— Что ты делаешь? У тебя есть своя тарелка! Как ты ведешь себя за столом? Почему ты лезешь в тарелку к матери? Сколько раз можно тебе говорить, чтобы ты так не делала! Учишь тебя, учишь, а все как об стенку горох!

Отец орал и не успокаивался минут десять. В него как будто демон вселился. Таня не могла понять, что такое она сделала, чем заслужила этот крик. Почему нельзя было спокойно сделать замечание и продолжить ужин? Что это за ужасная провинность, требующая длительной отповеди в такой манере?

Подобные сцены не были редкостью в их семье. Бывало, что, разозлившись, отец кричал так громко, так нависал над дочерью, что Тане думалось: «Лучше бы он меня стукнул, а лучше бы вообще убил. Потому что ну нельзя же так бояться!»

Таня старалась избегать общих семейных сборов, есть она предпочитала в одиночестве в своей комнате, считала, что лучше не рисковать и не попадаться отцу на глаза и лишний раз не навлекать на себя его необъяснимый гнев. Очень часто Таня слышала, как отец орет на мать из-за какой-то мелочи. То она неправильно постирала его вещь, то поставила что-то в неположенное место. Мать никогда не спорила с ним, никогда не кричала в ответ, она молча терпела все его выходки. Таня никак не могла понять, почему мама не защищает себя: она же тоже взрослая, имеет право.

Если Таня на первых порах пыталась возразить отцу, он неизменно отвечал: «Молчи, когда старшие разговаривают!» или «Я сколько лет прожил, и ты кто такая, чтобы со мной спорить?». Тане казалось несправедливым то, что папа никому не позволял противоречить себе. Однажды Таня спросила маму, почему та терпит, почему не спорит с ним, не отстаивает свои интересы, на что мать ответила:

— Мне так легче. Зачем спорить? Ему же ничего не докажешь, а провоцировать и злить его еще больше я не хочу. Он поорет и перестанет, а если с ним конфликтовать, то это может и на неделю затянуться. Зачем нам это нужно, правда же?

Таня категорически не была согласна с таким положением дел, но права голоса она не имела. А потому девочка каждый раз очень ждала папиного отъезда в командировку. Как только отец уезжал, в доме воцарялась атмосфера спокойствия и уюта. Мама проводила все время с Таней, баловала ее, и девочка совершенно не хотела, чтобы папа возвращался обратно. Однако он всегда приезжал домой.

К его возвращению мама готовилась особенно тщательно, стряпала какой-нибудь сложный ужин, идеально убирала всю квартиру. Однако отец никогда особенно не ценил этих стараний, он вообще был скуп на похвалу.

Иногда мама просила отца сходить куда-нибудь с Таней — погулять или в кино. Но Тане с отцом было скучно и как-то неудобно. Папа то заговаривал на какие-то странные темы, совсем Тане непонятные, то неожиданно замолкал на полуслове. Таня даже не знала, что делать. Пыталась заговорить — и всегда получалось невпопад, тогда отец презрительно смотрел на нее и отворачивался: «Ты маленькая еще, не понимаешь ничего, что с тебя взять». И тогда Татьяна зарекалась заговаривать с отцом без его прямого вопроса. И молчала, когда он замолкал посреди монолога. Повисала гнетущая тишина, от которой хотелось сбежать куда-нибудь или спрятаться, только бы не находиться рядом с совсем чужим ей человеком. Таня чувствовала свою неуместность, угловатость, глупость рядом с ним.

Похоже, никто в их небольшой семье не получал особенного удовольствия от общения с отцом. Он был где-то на периферии домашней жизни. Он вроде и говорил что-то за общими ужинами, но всегда не вовремя и невпопад. Таня частенько донимала мать вопросами, зачем им вообще нужен отец и зачем мама его терпит. От Таниного глаза не укрывалось то, что мамина радость, когда отец приходил с работы, была фальшивой. Вообще, когда отец приходил, в доме повисала какая-то напряженность. Сколько раз Таня говорила маме, что лучше бы отца не было вообще! Конечно, девочка понимала, что должна любить его и уважать, но предпочитала делать это, когда папы не было рядом.