Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, есть риск – могут разобрать трамвай до винтика в поисках улик. Но тут ведь поступило указание произвести ремонт! Так что в этой ситуации вполне можно надеяться на то, что обойдётся без нежелательных последствий.
После звонка Миронову всё и началось. На место происшествия прибыла рота солдат, которая взяла под охрану территорию. Ну а пока ремонтники устраняли повреждения, дознаватели из НКВД взяли в оборот тамошнего сторожа. К счастью, похмелье оказалось не особенно тяжёлым, и после того, как его несколько раз сунули головой в снег, бедняга смог описать субъекта, который и подложил ему свинью в виде закупоренной бутылки водки. Когда же сторож вспомнил про иностранный акцент, почти такой же, как у импресарио Любови Орловой в фильме «Цирк», всю мощь столичной милиции и спецслужб направили на поиски диверсанта. Тут же словесный портрет негодяя сообщили постовым, на все железнодорожные вокзалы и на Центральный аэровокзал, что на Ходынке. Уже через полчаса по московским улицам сновали чёрные «эмки» с оперативниками НКВД, которые задерживали всех белобрысых и нечёсаных и отправляли в КПЗ.
К утру трамвай был отремонтирован, однако в отличие от большинства своих собратьев, которые с некоторым опозданием всё же отправились по маршрутам, он по-прежнему оставался не у дел. Проблема заключалась в том, что чекисты не торопились покидать территорию депо – возможно, надеялись найти диверсанта в каком-то закоулке. Так что возвращение Платова домой опять откладывалось, то есть назревала катастрофа. Единственное, что могло помочь – это скорейшая поимка злоумышленника. И тут невозможно было обойтись без участия Булгакова – только он общался с белобрысым, только он мог подсказать, как его найти. Остальное – дело техники.
Митя дежурил у депо, Моня продолжал молиться, ну а глава Минкульта занимался привычным делом – выгуливал хозяйского пса и заодно набирался впечатлений. По правде говоря, в эту поездку он напросился сам – причина была более чем уважительная. Все знали, что министр с детских лет увлечён историей Отечества, опубликовал несколько книг под общим названием «Мифы о России» и вот теперь задумал сочинить новый миф, на этот раз о Сталине. Потому и таскал за собой несчастного пса – от Пречистенки до Арбата, от Арбата до Тверской, – прислушиваясь к разговорам и фиксируя в памяти наиболее характерные примеры наглядной агитации на домах и на заборах.
Теперь понятно, что Платову не оставалось ничего другого, как послать в Нащокинский переулок, где располагалось общежитие писателей, Галину – в конце концов, не идти же самому! Поверх ещё влажного после стирки зелёного трико она надела брюки клёш и матросский бушлат, а вот бескозырку напялить не решилась – предпочла элегантную чёрную шляпку с вуалью, позаимствовав её из гардероба хозяйки квартиры вопреки запрету Платова. К счастью, в этот ранний час москвичи спешили на работу, а тут ещё трамваи куда-то подевались, так что было не до неё, хотя в иных обстоятельствах Галина при таком наряде вполне могла бы оказаться в «жёлтом доме». Вот и Булгаков наотрез отказался идти рядом с ней, потребовав соблюдать дистанцию. Однако чего не сделаешь, чтобы выполнить приказ! Ей-то самой всегда был противен этот неудачливый писака – не будь распоряжения начальства, она бы его за километр обходила.
– Тут вот какое дело, Михаил, – так Платов приветствовал Булгакова, когда того доставили в Чистый переулок. – Без вас мы, как без рук.
– Весьма лестно для меня, но чем же я могу помочь? Если только написать фельетон или сатирическую пьесу…
– Да нет, здесь закручивается такой сюжет, что ни я, ни вы не сумели бы ничего подобного придумать. Мне так кажется. А потому что задействованы неизвестные нам потусторонние силы…
– Неужели сатана опять в Москве?
– Господь с вами! – перекрестился Платов. – Я про тех, кто на другой стороне Ламанша, а быть может, и гораздо дальше, за Атлантикой.
Булгаков тут же вспомнил белобрысого, его акцент и рассказал всё, как было, не дожидаясь, когда начнут взывать к его патриотическим чувствам или давить на психику. Платов это оценил и познакомил Булгакова с тем, что узнал о ночном происшествии в Краснопресненском депо.
– Теперь вы понимаете, что всё дело упирается в вас? Вы единственная ниточка, которая приведёт нас к этому Борису. В противном случае мы останемся здесь навсегда со всеми вытекающими, крайне печальными последствиями. Вы этого хотите?
– Ни в коем случае! – вскричал Булгаков и, пошарив в карманах, достал визитную карточку, которую сунул ему Джексон. – Вот!
Какие будут последствия, нетрудно было догадаться. Повальные обыски, комендантский час, объявление войны Японии… И всё из-за того, что в столицу невесть откуда прибыл трамвай с шайкой злоумышленников, готовящих госпереворот. А закончится тем, что во всём обвинят кого-нибудь из высшего командного состава армии. К примеру, Якира или Тухачевского…
Пока Булгаков рассказывал о том, что случилось у Новодевичьего монастыря, подошёл и секретарь. Митю отозвали из депо, чтобы дать немного обогреться – ночью мороз доходил до двадцати градусов. Видимо, Митя простудился, потому что беспрерывно кашлял.
– Так, Борис Джексон, – Платов прочитал то, что напечатано в визитной карточке. – Здесь не только телефонный номер, есть и адрес… – и вдруг ткнул пальцем в своего секретаря: – А не тот ли это Джексон, что попытался нагадить в нашу избирательную кампанию?
– Вряд ли, Владим Владимыч. Нагадить англичане могут, но чтобы перемещать это во времени…
– Ты прав, Митя, им это слабо! И всё же присмотрись. А может, это он? Вот вместе с Михаилом и поезжайте… Как тут сказано? Большой Козихинский, дом 15, квартира 7…
– Я знаю этот дом! – закричал Митя, для убедительности хлопнув себя по лбу. – Да-да! Его построили в тридцать первом для инспецов из Западной Европы, они у нас налаживали производство то ли калош, то ли автомобилей, уж и не помню. Но это означает, что Джексон может обретаться там на вполне законных основаниях, – и опять закашлялся.
– Митя! Ты бы сходил к врачу, – сжалился Платов. – А то не ровён час…
– Ой, Владим Владимыч! Я как вспомню наши московские поликлиники, так хочется сразу на кладбище ползти…
– Что так? Не рановато ли? – удивился Платов. – И чем же тебя достала наша медицина?