И в самом деле — чему они так радовались, эти люди в красных повязках, эти прохожие? Еще минуту назад мы были точно такими же, как они: шли рядом с ними по тому же тротуару, стояли нос в спину в той же очереди в том же гастрономе, плечом к плечу в том же трамвае… Почему же они с такой легкостью перевели нас в категорию врагов, чью беду нужно праздновать, как свою победу? Что мы им сделали плохого? Наступили на ногу в очереди? Отхватили лишнее кило сосисок в целлофане? Заняли свободное место в трамвайном вагоне? За что?

В участке нас завели в «обезьянник» — помещение со скамьями, привинченными к полу вдоль трех его стен; четвертую занимало большое зарешеченное окно. В комнате уже находились десятка полтора женщин и мужчин.

— О! Тунеядцев привели! — приветствовал нас ханыжного вида мужичок, устроившийся в углу. — Садитесь, господа хорошие, к народу поближе. Закурить не найдется?

— Куда садиться-то? — растерянно проговорил Троепольский, оглядывая «обезьянник».

Все сидячие места действительно были заняты, причем мужичок сидел с удобствами, взгромоздив на скамью ноги в черных потрепанных ботах. Вопрос тунеядца доставил ему немало удовольствия.

— А на пол чего не сесть? Садись на пол, милок, не брезгуй. А что наплевано, так то ж народ наплевал. Народом не брезгуют… Так что там с куревом?

Мы вчетвером сбились в кучку возле решетки.

— Черт знает что… — тихо проговорила Зиночка. — Нужно срочно позвонить… кому-нибудь.

— Кому? — печально усмехнулся Димушка.

— Ну, не знаю… Грачеву.

— И что мы ему скажем? — спросил Димушка. Что нас час спустя после товарищеского суда задержали за тунеядство? С сосисками и четырьмя бомбами бормотени?

— «Акстафа» — не бормотень, — запротестовал Троепольский. — Портвейн высшего…

— Заткнись… без тебя тошно… — перебил его Димушка и стал раскачиваться, зажав голову в ладонях. — Боже, как это не вовремя, как не вовремя…

Теперь он действительно стал ужасно похож на еврея — и неважно, сколько при этом на нем было навешено крестов. Зиночка осторожно тронула Димушку за плечо:

— Ну что уж вы так убиваетесь, Дима? Что нам за это могут сделать? Максимум — запишут прогул. Неприятно, но переживем. А скорее всего, просто выпустят без каких-либо последствий. Разберутся и выпустят. Ведь мы ни в чем не виноваты…

— Давайте так… — возбужденно зашептал Троепольский. — Давайте договоримся. Нужно говорить одно и то же, чтоб без путаницы. Нас командировали…

— Какое «командировали»… — простонал Димушка. — Не городи чепухи. У тебя есть командировочное предписание в винный отдел?

— Ладно, не командировали. Скажем: послали. Рабочий коллектив послал нас…

— Эх, сказал бы я, куда нас послал и, главное, пошлет рабочий коллектив, — злобно прошипел Димушка. — Сказал бы, но при женщинах не могу…

Троепольский нетерпеливо фыркнул:

— Слушай, не цепляйся к словам. Главное — говорить одно и то же, чтоб не заподозрили.

— Заподозрили? — испугалась Зиночка. — В чем нас могут заподозрить?

— Да в том-то и дело, что ни в чем! — Троепольский зачем-то оглянулся на мужичка в ботах. — Скажем так: сегодня у нашего рабочего коллектива праздник. Приход новой сотрудницы. Вот она, Сашенька, налицо. Скажем дальше: профсоюзный комитет лаборатории командиро… послал… черт, Димушка, ты меня совсем запугал!., а, вот: поручил! Поручил! Поручил нам обеспечить материальную базу. Для праздника по окончании рабочего дня. Причем закупка продуктов производилась в счет законного обеденного перерыва. Вот и все. Запомнили?

— А что, звучит логично, — поддержала его Зиночка. — Умница Троепольский.

Димушка снова испустил приглушенный стон.

— Вы что, еще ничего не поняли? — Он обвел нас взглядом, полным отчаяния и боли. — Ничего-ничегошеньки? Мы все пропали. Все четверо. Меня уволят с гарантией — после владимирской истории, протоколов, санкций и судов это совершенно неизбежно. А поскольку нас поймали сразу после суда, то припишут еще и особый цинизм. А особый цинизм — это уже пахнет антисоветчиной. Да-да, Троепольский, антисоветчиной! И вас притянут ко мне как к рецидивисту. Без меня вас бы еще могли пожалеть, со мной — никогда. Со мной — это уже группо-вуха, организованная преступность. Они там любят раскрывать организации. Вот мы вчетвером и организация. Банда «Черная кошка»…

— Ну, ты напридумывал, — неуверенно проговорил Троепольский и смолк

Молчала и Зиночка.

— Теперь дошло? — Димушка крутанул головой. — Вижу, дошло. Вот к этому и готовьтесь. К увольнению, к волчьей записи в трудовой книжке. Зиночка, сколько вам осталось до пенсии?

— Два года.

— Не страшно. А вот тебе… — Он перевел взгляд на Троепольского. — Прости, чувак. Подвел я тебя с этой командировкой…

— Так что с куревом, интеллигенты? — крикнул сзади мужичок в ботах. — Давайте лучше сейчас скурим. В камере один хрен отнимут. Жалко, пропадет.

— Ну что вы мелете, в какой камере? — упрекнула его Зиночка. — Нас скоро выпустят.

— Хе-хе… выпустят… — захихикал мужичок — На кирпичный заводик тебя выпустят, барыня, территорию убирать. Пятнадцать суточек, как одна копеечка. Я уж таких знаешь сколько навидался?

К решетке подошел мент с блокнотом и авторучкой.

— Кто тут новенькие тунеядцы? Вы, что ли? Давайте оформляться… — Он ткнул концом авторучки в сторону Троепольского. — Ты, с портфелем, выходи. Посмотрим, что там у тебя звякает.

Троепольский вернулся спустя четверть часа. Глаза его блуждали, лицо пошло красными пятнами.

— Что такое?

— Обыскали… — тихо выдавил он. — Как зека какого-нибудь. Все из карманов забрали. И портфель… портфель тоже… Сказали — на пятнадцать суток оформлять будут. Новый порядок.

— Я ж говорил! — торжествующе заметил мужичок в ботах. — Хоть курево-то оставили? Курево тебе по закону положено. Надо скурить, слышь, интеллигент. Отнимут ведь в камере, жалко.

Меня повели третьей, после Зиночки. В маленькой комнате сидел за столом усталый молодой лейтенант.

— Фиу, фиу… — присвистнул он, не поднимая головы.

Я оторопела: они что тут, по-птичьи объясняются?

— Как вы сказали?

— Фио, — повторил он, занеся ручку над разграфленным листом протокола. — Фамилия, имя, отчество.

— Ах, это…

Я послушно ответила на вопросы. Затем лейтенант отложил ручку и посмотрел на меня.

— Совсем молоденькая, а туда же.

— Куда же? — жалобно спросила я. — У меня сегодня первый рабочий день. Я торт в «Метрополе» купила.

— Торт с собой? — оживился мент.

— Нет, в лаборатории, в холодильнике.