Мы поднялись на лифте до моего этажа и остановились возле дверей моей квартиры. Рубальский несколько удивленно покрутил головой, хотел было что-то спросить – скорее всего, уточнить вопрос о нашем соседстве с Валерией, но, кажется, опьянение, которое нервный стресс всего лишь отодвинул, теперь стало его накрывать, и он уже довольно-таки равнодушно реагировал на все происходящее. Я отметила, что он даже на ногах держится не слишком твердо, и подосадовала, что беседа наша может пройти не так плодотворно, как я рассчитывала. К тому же мне совершенно не хотелось предоставлять свою квартиру в качестве временного ночлега не рассчитавшего свои силы музыканта. «Все-таки народ творческий очень хлипкий», – вздохнула я про себя и направилась в кухню варить кофе, дабы таким способом немного привести Рубальского в чувство и провести хотя бы предварительную беседу. Музыкант, оказавшись моей квартире и кое-как разувшись, тут же плюхнулся на диван в комнате и замер неподвижно. Валерия потопталась на месте и прошла за мной в кухню, предложив свою помощь, от которой я отказалась – я не собиралась готовить никаких разносолов, решив в качестве угощения ограничиться лишь кофе, который и сама умею варить отменно.

Через десять минут я поставила кофейник на журнальный столик перед диваном, разлила благоухающий кофе по чашкам и кивком пригласила присутствующих присоединяться. Рубальский, разомлев от квартирного тепла, выпитого коньяка и кофе, уже полулежал на диване, и я почти смирилась с мыслью, что придется его оставить ночевать у себя.

– Лера, помнишь, я тебе когда-то говорил, чтобы ты была осторожной с Игорем? – заплетающимся языком вопросил Дрюня и, не получив ответа, продолжил: – Ты же помнишь, я говорил тогда про Кастанеду, про его идею о стирании личной истории. Еще раз повторяю для непонятливых: «Сти-ра-ние»! Это просто кнопка «delete» на компьютере. Нажал ее, потом F8, потом Enter, и все. Файла по имени Игорьминаев. exe больше не существует. Вот такая петрушка может быть! Хотя, наверное, я неясно изъясняюсь. Ну, это понятно, я выпил много коньяка… В трезвом виде я бы до этого не додумался! Я все же думаю, что метафора достаточно понятна. Лерочка, ну вы же вместе свернулись на своей этой философии неизбежного трагизма, борьбы с судьбой и всего такого прочего! А теперь ты удивляешься странностям в его поведении. Кстати, когда я приезжал в Ебург лет пять назад, Гоша был вполне адекватным человеком, он еще не читал Кастанеду и не слушал «Лакримозу».

– Кстати, Андрей, а чем он там тогда занимался? – сразу же спросила я, прерывая этот пьяненький философский полубред-полузаумь.

– А хрен его знает, чем он занимался, – поморщился Рубальский, моментально в корне меняя стилистику и переходя с высокого штиля на простонародный, низкий слог. – Работал где-то, в какой-то замшелой конторе, среди такого же персонала, не вполне по своей специальности. Я ему сколько раз говорил: найди себе работу по душе! Не по деньгам, а по душе! Хотя… Это мне так хорошо говорить, у меня вроде с этим все сложилось. Да и то, не сказать, что я живу слишком хорошо. Так, средненько весьма… По сравнению с теми же шведами. Но вся штука еще и в том, что тут у нас все настолько сошли с ума и одни так сильно гнобят других и просто ногами пинают принципы гуманизма и социальной справедливости… Ах, это тема для дискуссий с другими людьми, а не с вами. Но… Милые мои девушки!

Андрей совершил героическую попытку принять сидячее положение, но желание избежать малейшего дискомфорта оказалось сильнее, и он вновь безвольно опустил голову на подушку.

– Вы извините, но я продолжу, – заговорил он. – Итак, милые девушки! Я ничего не могу добавить к тому, что уже сказал. Ни о каких проблемах Игоря в реальной жизни, – которая, как ты, Лерочка, знаешь, мне совершенно неинтересна, – Игорь мне не поведал. Я допускаю, что у него могло быть что-то не в порядке с тобой, допускаю, что он мог заинтересоваться даже – о боже праведный! – другой женщиной, а также попасть в неприятную историю из-за своего бизнеса… Опять же, Татьяна, – он повернул ко мне голову, – именно это, скорее всего, вас и интересует… И вот – ничего по этому поводу я вам сказать не могу. Мы разговаривали о вещах, которые, должно быть, очень далеки от вас. Да и Валерии они не очень-то интересны!

Рубальский как-то полупрезрительно махнул рукой на Леру, но она только усмехнулась в ответ.

– У нас с Минаевым были определенные темы для разговоров, даже для дискуссий. А именно – политика, история, литература, антиквариат. Чуток философии, но в этом, надо признаться, Игорь был сильнее меня. Мы говорили, Валерия слушала и подавала нам кофе. Все! Никаких денежных дел, никакого криминала, который вы наверняка во всем этом чуете… – Рубальский снова слегка повернул свою лысую голову в мою сторону. – А по-моему, у него произошло что-то с мозгами и он решил изменить свою жизнь. Сделал же он это один раз, по непонятным мне до конца причинам, когда сорвался полтора года назад из Ебурга сюда. В очередной раз стереть личную историю – и все начать с нуля.

– И что же, вот так, ничего не сказав, бросив меня! – со слезами воскликнула Валерия.

Рубальский тяжело вздохнул, как обычно бывает с людьми, вынужденными сообщать трагическую весть о смерти человека его родственникам.

– Я ничего не утверждаю. Я лишь предполагаю. Вообще с таким человеком, как Игорь, можно только что-то предполагать. Что-либо утверждать наверняка – нельзя. Мне кажется, что в этом замешаны ваши готические дела. Подумай, может, ты чем-то спровоцировала его? Ведь, Танечка… – у Рубальского неожиданно прорезались в голосе снисходительные нотки. – Вот вы наверняка думаете, глядя на меня да и на Игоря… Взрослые мужики, почти сороковник каждому, не за горами – «гробовой» возраст, а занимаются всякой ерундой… Один по кладбищам шастает в поисках смысла жизни, другой песенки поет полубезумные и рад до смерти молодым поклонницам. Наверняка так вы и думаете… В то время, когда настоящие мужики, понимаешь, бороздят океанские просторы на собственных яхтах, другие, менее продвинутые, просто зарабатывают на хлеб насущный тяжелым трудом, обеспечивая себя и своих жен и детей всякими там, понимаешь, нужными вещами! И главное, что они – абсолютно нормальные, и проблем с ними никаких! А если уж и есть трудности, то они вполне понятны, материальны. А вот с Минаевым, боюсь, все не так. Ну, или не совсем так…

Я не прерывала Рубальского. Отчасти я была рада, что в деле появился хотя бы один человек, из которого не надо вытягивать информацию клещами. И хотя вещал Рубальский в режиме радиоточки, то есть изливал на нас поток сознания, который требовалось четко фильтровать, мне это нравилось больше, чем осторожные недоговорки Строгачева Петра.

– Таня, это я познакомил Леру с Гошей. Игорь тогда только сюда приехал, ему негде было жить… А я Валерию знал, она приходила на тусовки в «Июльское утро». Правда, наше творчество казалось ей слишком позитивным и инфантильным, ей нравятся вещи помрачнее и брутальнее… И именно поэтому мне показалось, что этот союз имеет право на жизнь. Поэтому уже через неделю после знакомства с ней Минаев переехал к ней, и Лера сказала мне спасибо. Ну а сейчас… уже и не знаю, скажет ли когда-нибудь еще раз!