— Да.

— Он что-то имеет против меня?

— Мне кажется, его интерес вызван не столько взрывами, сколько вашим отношением к двум товарищам, уехавшим воевать за исламское государство.

— Вы так видите вопрос? — слегка удивился Скоморохов.

— В ФСБ, насколько я понимаю их позицию, рассматривают ваше отношение к этому факту как политическую демонстрацию. При этом не следует забывать, что ФСБ является прямым продолжателем дела КГБ. Она постепенно начинает использовать их методы работы.

Виктор Федорович недобро усмехнулся. Но эта его гримаса, как я понял, больше относилась к себе, чем к сотруднику следственного управления ФСБ.

— Я разве высказался хоть раз в поддержку исламского государства? Не припомню за собой такого греха. Если он имел место, то я честно готов взять свои слова обратно.

— Вы не выступили с осуждением людей, уехавших воевать за ИГИЛ. ФСБ оценивает этот ваш поступок как антигосударственный.

Аглая Николаевна принесла на деревянном расписном подносе чай, чашки и тарелочку с домашним печеньем. Все это она поставила на стол между нами. Виктор Федорович на правах хозяина разлил чай по чашкам, пододвинул одну из них ко мне.

— Мы сахар не употребляем и даже дома не держим. Извините уж. Вы нежданно пожаловали. Иногда Аглая для гостей специально покупает. Но печенье в состоянии заменить сахар. Оно довольно сладкое, с вареньем. Угощайтесь. Моя хозяйка — большой специалист по всяким выпечкам. — Он посмотрел на жену с доброй улыбкой.

Аглая Николаевна ответила мужу тем же.

По моему поверхностному впечатлению, эти люди жили спокойно, не чувствуя никаких угрызений совести. Похоже было, что они и не понимали, почему должны ощущать что-то в этом роде. Люди, виновные в чем-то, по моему представлению, должны вести себя иначе, если только не являются прекрасными актерами.

Да, Виктор Федорович — профессиональный военный разведчик. Он должен уметь владеть собой до такой степени, чтобы при случае затмить любого актера. Но вот от его жены, простой женщины, этого ожидать, как мне показалось, было трудно.

Аглая Николаевна хотела присесть рядом с нами на стул и даже чашку себе принесла, но подполковник Скоморохов едва заметно повел глазами. Она сразу поняла, что здесь идет какой-то серьезный деловой разговор, решила не мешать и вышла на кухню. Подполковник Скоморохов поддерживал дисциплину не только в своем батальоне, но и в семейной жизни.

Мне вот в свое время это не удалось. Моя жена, ее сын и я оказались совершенно разными людьми. Каждый из нас жил по своим принципам. Дражайшая половина почему-то не позволяла мне возиться с мальчишкой. Она намекала, что не хочет, чтобы я превратил его в тупого солдафона. Однако сколько существует семей, столько и отношений, и бороться с этим порядком бесполезно.

— А за что мне их осуждать? — продолжил разговор Виктор Федорович. — Они сделали свой выбор. Я остался при своем.

— Исламское государство у нас в стране считается запрещенной террористической организацией, — напомнил я.

— Считать и говорить можно все, что душе угодно.

Мне показалось, что подполковник начал горячиться. От этого слова его звучали короче и четче, но интонация в разговоре не менялась.

— Любому официальному заявлению в наше время верить сложно. Тем более человеку, который думать обучен. Я не знаю, что там у них творится, в этом самом исламском государстве. Мои знакомые, с которыми я много общался, поверили тому, что им обещали через Интернет или еще каким-то способом. Они и меня пытались уговорить. Опирались на то, что здесь, в нашем государстве, слова расходятся с действительностью, выборные слуги народа чувствуют и ведут себя как господа. Я попросил их объяснить мне, где гарантии, что там слова представителей власти не расходятся с делом. Я лично не встречал в своей жизни правительства, которое выполняло бы свои обещания, данные народу. Не бывает таких в природе. Любые обещания потенциальных правителей — это лишь политический ход. Налицо противостояние с Европой и Штатами. Все громче становятся крики о патриотизме. Да где же он, если по всей стране открываются клиники по смене пола? Мужчины становятся женщинами, и наоборот. Телевидение пропагандирует гомосексуализм. Неужели это и есть та самая нравственность, которой наш народ гордится? От такой вот высокой морали люди и бегут к исламистам, где за подобные вещи прилюдно голову отрезают. От обмана бегут, от безысходности. От невозможности жить в современном мире и оставаться честным человеком. Я не знаю точно, что и как там делают для соблюдения нравственности в людях, хотя и вижу публичные расправы с коррупционерами. Это на Востоке, где коррупция, по сути дела, родилась и пропитала кровь всех народов, исламисты обещают во всем навести порядок. Скорее всего, люди им верят. Иначе они не пошли бы туда так массово. А они идут. Из разных стран, со всех континентов. Идут! Ищут социальной справедливости. Я, правда, сам не пошел, да и другим не советовал. Но только потому, что не верю в подобную справедливость. Обещать могут многое. И по-разному. А у нас и не обещают, запросто могут посадить ни за что. Высокие особы смеются над судами, над нами и всей страной. Плюют нам в лицо и радуются.

— Наверное, вы еще и потому с ними не пошли, что не мусульманин, — корректно подал я новое направление мыслям собеседника. — Вы православный?

— Я просто христианин. Родители и деды с бабками были атеистами, но более давние предки, думаю — православными. Не знаю точно. Но я к православию равнодушен как раз потому, что читал в свое время Библию. Хорошо помню в Евангелии от Луки слова Христа: «Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда; а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову». А раззолоченные православные священники не за Христом идут. Они за фарисеями на «Мерседесах» едут. С такими священниками мне не по пути. Это я тоже высказывал, помнится, на телевидении. Подрываю я оплот государства — православие? Наверное, да. Я вообще считаю, что любая официальная религия является только инструментом, необходимым власти для управления бездумной толпой, и не имеет никакого отношения к вере в Бога. Дополнительная опора, костыль. Это мне тоже в вину ставят?

— Если и ставят, то мне об этом ничего не известно, — признался я, не возражая, потому что разделял подобные взгляды.

— Тот же самый обман простых людей, как и всюду. Институт военного священства в армии ввели еще при мне. У меня в батальоне священник служил. Числился моим заместителем по работе с верующими. Такие солдаты сразу откуда-то появились. Сколько я их ни спрашивал, ни один Библию не открывал. Священник солдатам ее не читал и не рекомендовал, чтобы они сами это делали, потому что много вопросов возникло бы. Ему не хватило бы грамотности, чтобы на все ответить. Потому я и называю такую религию обманом, как и все, что нас окружает. Нам вот глава нашего государства обещает скоро довести пенсии до прожиточного минимума. С гордостью говорит об этом. А прямо сегодня пенсионерам как жить? С голода умирать? Случись что со мной, Аглая Николаевна на свои копейки протянуть не сможет. Какая у нее пенсия — всю жизнь со мной по военным городкам моталась. А там с работой для офицерских жен, сам, наверное, знаешь, как дело обстоит. В лучшем случае медсестрой можно устроиться или продавщицей в магазине. Но на всех ни лазаретов, ни магазинов не хватит.