— Ты чё там? — спросил Вовка.

— Нож острю.

— Нафига?

— Не тупи.

— Не надо, — поняв, взмолился Вовка. — Ну не надо!

— Фу, — поморщился Санька. — Сыклявый ты. Короче, хошь, чтоб я потянул с кесаревым — гони «бабки». Пять минут — «косарь».

— Я согласен!

— А я передумал.

— Это не по-пацански!

— Это пох.

Санька прорезал в ширме два отверстия и приник к ним глазами.

— Достала ты меня, — сухо сказал он роженице. — Молись теперь.

— Нет! — вскрикнул Вовка и бросился к другу.

— Стоять, — выставив нож, пригрозил Санька.

— Сядешь же!

— Напугал коня овсом… У нас полдеревни сидит. Уже и не поймёшь, где реальное Аршаново: тут или в тюряге.

— Мама-а-а-а! — взревела роженица. — Мамочка-а-а-а!

И ребёнок пошёл… Шоковая терапия, организованная Санькой, принесла результат. Мать поднатужилась, головка в проходе сплющилась, протиснулась на свет, распрямилась, и младенец киселём стёк в подставленное полотенце. Аня потеряла сознание. От перенесённых треволнений впал в полуобморочное состояние Вовка.

И только Санька был огурцом. Как и полагается — с пупырышками; прыщи в семнадцать лет никто не отменял.

— Девка, ништяк, они живучей, — взглянув куда надо, пробормотал Санька и: «Кричи!»

Но взрыва тишины не последовало. Пастух положил малышку на пол. Он снял с её лица слизь, чтобы воздух мог свободно проникать в лёгкие, и стал дуть ребёнку в нос и уши — вдыхал жизнь. Подобное Санька проделывал с родившимися телятами и ягнятами. Безрезультатно. Молчок.

А потом всё происходило как во сне. В палатку залетел жирный овод и приземлился на ширму. Он отдыхал и умывался примерно полгода, если перевести недолгий насекомый век на человеческий. Взмыв с вертикального аэродрома, вампир нарезал три круга под куполом палатки и спикировал на ногу малышки.

— Вот тварь! — произнёс Санька и поднял руку для прихлопа.

Но тварь, не раз выметаемая со своих полевых кухонь лошадиными и коровьими хвостами, уже знала, что нельзя терять ни секунды. Овод сходу вогнал шланг-жало в тело девочки и стал перекачивать алый бензин в брюшные баки. Это была первая боль малышки в жизни. За ней тут же последовала вторая — Санькин шлепок. Овод унёс в могилу приобретённый три секунды назад гепатит «B». Новорождённая засучила ножками, пискнула, хлебанула воздуха и зашлась от крика.

— Есть, — выдохнул Санька и, улыбнувшись, бросил: «Громче!»

— Уа-а-а-а.

— Ещё!

— Уа! Уа-а-а-а!

— Вот теперь держи кардан, — удовлетворившись, слегка потряс Санька руку малышки двумя пальцами. — А теперь от мамки тебя отключим.

Он набрал водку в рот и тщательно прополоскал его для дезинфекции. Потом хотел было сплюнуть жидкость, но передумал и проглотил. После чего перегрыз пуповину…

— Сейчас тебя сполоснём, — на радостях засуетился Санька над девочкой, обтирая её полотенцем. — А то скажут — грязнуля, эти могут. — Он шуткой погрозил кулаком в ту сторону, где, по его предположению, должны были находиться «эти».

Санька прошёл за ширму, привёл в чувство роженицу, растряс очумевшего напарника и, сутулясь от усталости, вышел на улицу. Посмотрев на шлях, горько усмехнулся. Плавно переваливаясь на кочках с боку на бок, как пышнотелая базарная торговка, двигалась вдалеке скорая…

Из соединительных колышков палатки пастух соорудил высокое древко, привязал к нему чью-то жёлтую футболку и помахал импровизированным флагом из стороны в сторону.

Из степи сломя голову побежали к стоянке люди…

— Как звать-то вас? — высунувшись из окна скорой, крикнул вослед уезжавшим пастухам отец ребёнка.

— Вовкой! — отозвался Вовка.

— Спасибо, Володя!.. А друга?

— Меня Санькой! — бросил через плечо Санька.

— Дочку в честь тебя назову! Александрой!

— Не, Санькой меня звать!

Через день после описанных событий видеоролик «Шурки» обогнул Земной шар…

— Ёлы-палы! — въехав на высокий бархан и обозрев окрестности в бинокль, крикнул Санька оставшемуся у подножья другу. — Ну и денёк!

— Чё опять?! — спросил Вовка.

— Жвачные гости к нам!

— Откуда?!

— С трёх сторон!

— Много?

— Хватает! — сказал Санька. — С Аршаново — голов триста! С Шалгиново — полтораста где-то! Кирба — я фиг знает, голов семьдесят навскидку! Но это не все, часть — в низине!

— Мёдом и тут намазано, что ли?! Трава вроде везде зелёная!

— Для коров наша трава — окрошка летом, зимой пельмени! — объяснил Санька.

— Ты как ляпнешь тоже!

— А чё — как будто удобряем да пропалываем!

— Траву-то?! — прыснул Вовка.

— Нет, блин, жирафа! — улыбнувшись, ответил Санька и вернулся к делу: «Со стороны Кирбы и Шалгиново — пока норма, время есть! Растянуты по фронту! Скорость так себе — пасутся! Но их один чёрт сюда сносит, мордами к нам повёрнуты!.. А аршановские — те колонной шуруют! Ни одна голова в траву не воткнута, скоро жди!

— Пастухи с ними?!

— Пастухов не-е — не видать! Забухали по ходу!.. Подымайся, заколебался орать!

— Скопом, что ли, забухали? — подъехав к напарнику, спросил Вовка. — Есть же договорённость: зарплата на фермах — в разные дни.

— Скооперировались, наверно, — предположил Санька. — Продуманы в этом плане. Типа, сегодня на мои пьём, завтра — на твои, послезавтра — чермет сдадим, — Он снова посмотрел в бинокль и прокомментировал западное направление: «Аршановские вообще рядом, развалины кошары прошли… В струнку растянулись. Титьками степь метут, дойный гурт на марше. С выводком… О, и Король с ними! Ну и бычара! В шнобеле — обруч в натуре. Хоть баскетбольные мячи кидай».

— Скачем, Сань. Покосы потравят.

— Куда?

— До аршановских, куда.

— А если кирбинцы с нашими соединятся? — предположил Санька. — Или шалгиновские? Об этом не думаешь?

— Походят вместе да разделятся, твои же слова, — сказал Вовка.

— Ну, мои, — не стал спорить Санька. — В тот раз просто уже смешались, поэтому так и сказал. Чтоб сердце не рвать. Бог пасёт, как говорится. Повезло нам, короче… А вообще нельзя, чтоб соединялись. Часть наших запросто может с чужими упороть. Отбивай потом рожь от пшеницы».

— И чё делать?

— Аршановских на себя возьми, а я остальных, — предложил Санька.