00.20

Ночь. Я совсем одна.

Проснулась, считай, ни свет ни заря, и это после долгой трудовой недели! А внизу мама орет как резаная:

— Ты, грязное животное!

Сама виновата. Нечего было за такого замуж выходить.

Спускаюсь вниз за подробностями скандала и вижу: мама стоит на пороге дома и бросается в Ангуса чем попало. Ангус сидит на клумбе и держит в зубах ухо летучей мыши. Мама вся красная от злости, и из одежды на ней только пеньюар, а ведь рядом соседи, а пеньюар — прозрачный.

Мама оборачивается ко мне и гневно говорит:

— Твой чертов кот… превратил наш дом в кладбище грызунов! Ему что, мало кошачьих консервов? Мерзкое животное!

Что толку орать на Ангуса? Его уже не изменишь. С таким же успехом можно просить гостью-сороконожку поскорее вытирать ноги.

— Дорогая мутти, — говорю я, — зачем ты обижаешь Ангуса? Смотри, ты довела его до слез!

— Вот я ему устрою веселую жизнь! Тогда он у меня по-настоящему заплачет!

Нужно гасить мамину агрессию:

— Этот случай очень хорошо объясняется в кошачьей литературе. Знаешь, почему Ангус приносит тебе мертвых птичек, мышек и уши от летучих мышей? В его глазах ты — глупая, беспомощная кошка, неспособная добывать себе пропитание. И это ухо — дар от всего сердца. А ты на него кричишь.

Ангус перевернулся на спину и начал тиранить трофей всеми четырьмя лапами. Плакать он и не собирался.

12.30

Побежала к себе наверх готовиться к вечеринке.

Наложила на ногти (ноги-руки) лак-основу. Так, что у нас дальше? Релаксация.

Легла на кровать, положила на закрытые веки огуречные кружочки. Расслабляюсь.

Блин. С песней «Sex bum, Sex bum, I'ma sex bum!» в комнату входит Либби. Не рановато ли?

Выставила сестренку из комнаты и запустила ее в сушильный шкаф — пусть поиграет.

Гляжу в окно: там, во дворе, вати начищает до блеска свою клоунскую машину. Я уже советовала ему сменить шлем на клоунскую маску, но папа на мой юмор не реагирует. Открываю окно и ору:

— Вати дорогой, а ты в курсе, что твоя младшая дочь вместо «Трех слепых мышек» поет кое-что покруче?

С блаженной улыбкой на лице папа продолжает полировать свое детище. А что я? Если бы в моей комнате сейчас поселился какой-нибудь толстый эскимос по имени Карл, то отец и его звал бы «дочкой», — ему без разницы. Это называется «родил и забыл».

Но меня, в отличие от родителей, волнует судьба моей младшей сестры, и тут у меня хватка, как у шерпы[27] — не отстану, пока не получу ответа:

— Алле! Ты меня слышишь? Твоя четырехлетняя дочь распевает песню Тома Джонса «Sex bum».

Папа смеется.

— А ты не боишься, что она станет малолетней проституткой?

Тут опять входит Либби с книжкой про Хейди:

— Джорджия, давай читай!

Пытаюсь объяснить, что я занята, что мне скоро уходить, но Либби угрожающе трясет своей Барби в акваланге.

Спасибо еще, что хоть Ангус не ворвался — я успела закрыть дверь перед самым его носом. Либби угорает от смеха, глядя, как Ангус шарит под дверью лапой, туда-сюда, туда-сюда.

Нет уж, фигушки, не впущу. Не хватало еще, чтоб он по моему наряду мышиные кишки размазывал.

16.00

От таких книжек, как «Хейди», дети точно вырастут чумовые. Эта Хейди живет с дедушкой в горах, быт у них очень даже незамысловатый, а она радуется, как дурочка: «Хейди спала на матрасе, набитом соломой, и была счастлива».

Боже праведный.

16.30

Там в книге еще есть мальчик Питер, он приревновал Хейди к ее новой подружке Кларе. Клара — инвалид-колясочник. И пока эта Клара, которую пересадили на стул, сидела у Хейди дома и поедала сыр, Питер угнал пустую коляску и столкнул ее с горы.

(Делаю себе мысленную пометку: никогда не поеду в жестокую Сырланлию[28]).

17.00

И после всего у книжки еще и счастливый конец: Клара — пошла!

Мораль «Хейди» такова: если у вас есть знакомые калеки, сталкивайте их инвалидные коляски в пропасть, и тогда все будет хорошо. Конец.

19.00

Пора. В наряде оборотня я вся из себя такая таинственная… От черной помады я отказалась — не хочу быть похожей на гота. Я видела их летом на концерте под открытым небом. Они все были в «коже» и буквально плавились на солнце, потом еле отодрали себя от сидений.

Так что вместо черной помады я выбрала блеск для губ — благо у меня полно новых пробников.

Так что все très très с бантиком.

Спускаюсь вниз, готовясь к отцовской нотации — про короткую юбку, кричащую косметику… про комендантский час, и что мне еще рано выпивать и целоваться. Но разве я могу воспринимать его как взрослого? Пусть сначала нормальную машину купит. Сидит сиднем на диване перед теликом и толстеет.

— Вати, тебе пора заняться фигурой, — говорю я.

— Шар тоже фигура, — заявляет он, покатываясь со смеха.

Я брезгливо удаляюсь.

Ура! Свобода! Веселье!

Не думайте, что я забыла про свое горе. Просто у меня большая сила воли.

19.45

Мы собрались возле башни с часами и пошли к Рози. Возле ворот я говорю Джаске:

— Ты обратила внимание, какие у Рози деликатные мутти и вати? Они никогда не остаются дома, если она зовет гостей. А мои сидят у меня на голове и без конца спрашивают, чем это я занимаюсь, и с какой стати, и когда это прекратится.