— Ну что, пошли?

И они пошли в обнимку в другую комнату.

А я осталась стоять как дура.

Дейв оглянулся и пожал плечами.

Я была в шоке.

Такого я от него не ожидала.

Разве можно после этого тут оставаться!

Я выскочила в коридор, схватила пальто и ушла в ночь.

Выйдя за ворота, я дала волю слезам. В своем черном наряде и с размазанным макияжем я, наверное, была похожа на обиженную панду, но мне плевать.

За спиной послышались шаги — кто-то сбежал по лестнице и поспешил в мою сторону. Ага, он хочет передо мной извиниться. Фигушки. И вдруг слышу Джаскин голос:

— Джи, погоди, я с тобой. Я все видела. Бедная ты моя.

Иногда у Джаски весь ум уходит в челку, но сейчас она поступила как настоящая подруга. Джаска обняла меня и говорит предупреждающе:

— Ты только ничего не подумай. Я тебя чисто по-дружески обнимаю.

— Ой, Джас, как все уджасно… Ведь я к нему всей душой. Мы иногда целовались, а больше дружили, и он рассказал мне, из какого теста сделаны парни. И после всего этого он взял и променял меня на другую.

— Понимаю.

— Взял и променял.

— Понимаю.

— Как будто я уже умерла.

— Ох, как же я тебя понимаю!

— Слушай, а она рыжая.

— Я знаю.

— И улыбка у меня красивей, чем у нее.

— Ну да… Не уверена.

— Точно тебе говорю.

— Как скажешь.

— Я теперь совсем одна на тонущем корабле жизни.

— Знаю.

— Джас, ты что меня хоронишь раньше времени!

— Я ведь понимаю, как у тебя все безрадостно. В отличие от меня.

Дома, в кровати

23.45

Джаска сказала, что больше не будет меня жалеть. Потому что, когда она меня так жалела в кавычках, я натянула ей шапку на глаза, и она упала, стукнувшись об асфальт. Чем очень меня повеселила. А в остальном… Проклятая Вселенная, проклятый земной шар…

Полночь

Убрав с алтаря Барби и смахнув дохлую моль, я зажгла свечку перед фоткой Робби.

За что мне все это? Наверное, в прошлой жизни я сотворила что-то нехорошее. Может, я была тем римлянином, который продолжал музицировать, когда весь город был охвачен огнем? Кажется, его звали… Тиранозавр Рекс? Нет, это был Нерон. А Рекс был динозавром, и динозавры не играют на скрипках.

Может, помолиться и попросить у Младенца Иисуса прощения? И тогда мои желания сбудутся?

Я посмотрела в окно, в бездонное черное небо и запричитала: «О, Младенец Иисус, прости меня за прегрешения! Хотя, если откровенно, сама я ничего о них не знаю. Что, кстати, нечестно: ты знаешь, а я нет. Но ты такой, какой есть, и я не стану подвергать тебя сомнению. Слушай, а нельзя попросить, чтобы в будущем моя жизнь была на какую-нибудь другую букву, а не на «ж»? Спасибо, спасибо…»

Совершаю с семьей вылазку на природу, вот до какой степени мне плохо. И едем мы на папиной клоунской машине, что лишний раз подтверждает степень моего отчаяния. Вати — в шлеме времен Второй мировой войны и в мотоциклетных очках, что сильно контрастирует с моим трагическим настроением.

Мы с Либби сидим сзади. Она сделала мне прическу «зашибись», заплела сто косичек с шерстяными фенечками. И я стала похожа на убойного пигмея. А мне все по барабану. Жизнь моя закончена, можно свободно отдать себя на растерзание малолетке.

У папы хорошее настроение, а это значит — жди беды. Когда мы проезжали мимо двух тетенек, он опустил стекло и окликнул их: «Эй, девочки, лови момент — это я, секс-бомба на своей лихой тачке».

Какой позор.

И я говорю мутти так, чтобы тетеньки услышали:

— Знаешь, по-моему лекарства папе не помогают, надо увеличить дозу.

14.00

И вот мы на природе, точнее — посреди заброшенного поля. Здесь хорошо, никаких вам телефонов и все такое. Потому что, если б мне позвонил с извинениями Дейв, я бы все равно не сняла трубку. А если бы он мне не позвонил, я бы весь день терзалась тем, что у меня даже не было шанса отшить его.

14.20

Я немного оживилась, увидев, как папа скачет по полю — сейчас он похож на толстого горного козлика, выпущенного на волю. Мы, девочки, остались в машине и не выходим. Я пересела вперед, а мама с Либби устроили пикник на заднем сиденье. На Либби шапочка с заячьими ушками и смешное пальтишко из искусственного меха, из-под которого сверкает ее голая попа. Надеюсь, она не устроит нам тут «сюрприз».

Папа бегает по полю и восторженно восклицает: «Глядите, кукушкины слюнки!» или: «Смотрите, мышь-полевка!» А потом он бежал-бежал, далеко убежал, и вдруг исчез, как будто сквозь землю провалился. Я чуть не воскликнула: «Спасибо тебе, Господи, что явил нам чудо!», но воздержалась, вдруг это желание перебьет более важное.

Встревоженная мама вылезла из машины и стала звать папу:

— Боб, дорогой, где ты?

С дальнего края поля послышались приглушенные крики. Мама побежала туда, а потом остановилась и посмотрела куда-то вниз, будто там был обрыв. Мы с Либби вылезли из машины и побежали к маме. Оказалось, что папа по самые плечи провалился в барсучью нору.

Несмотря на плаксивое настроение, я долго смеялась. Папа был красный как рак и орал:

— Чертова нора!

Я тоже была красная как рак, но только от смеха.

Мама еле его вытащила, а отец потом долго выступал:

— Чертовы барсуки… я буду жаловаться… это же опасно… я чуть не покалечился… ничего смешного.

Мама подставила папе плечо, а я и говорю:

— Пап, а пап, советую тебе возглавить антибарсучье движение, а заодно и антибобручье движение, короче, против всех животных, которые строят и копают.

— Джорджия, умолкни.

Да ради бога. Он думает, мне одной смешно? Маме тоже смешно, просто ей еще надо тащить папу и вести за него машину.

Дома мама приготовила папе чай, а он лежал на диване и стонал.

17.00

Я болтаюсь на кухне. Ангус сидит и гипнотизирует входную дверь, желая выйти. Но меня не проведешь, я его знаю как облупленного. Стоит пожалеть его и открыть дверь, Ангус лениво выйдет за порог, глянет на улицу, брезгливо тряхнет лапкой и поднимет глаза на тебя, словно говоря: «Не-а, не пойду».