– Я умираю с голоду!

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю.

Янн удивленно посмотрел на Тьери:

– А ты есть не хочешь? Уже почти девять утра.

– Меня мутит.

Янн открыл маленький холодильник и заглянул внутрь:

– Это потому, что ты ничего не ел.

– Не в этом дело, – вздохнул Тьери. – А в том, что мы с тобой подозреваемся в убийстве.

Янн засмеялся, повертел в руке баночку малинового джема, поморщился, увидев на джеме толстый слой зеленой плесени.

– Этот мелкий живчик – псих. А здоровенный регбист, комиссар, нас не подозревает. Это по его физиономии видно. Так что волноваться тебе не о чем.

– Как у тебя получается быть таким спокойным? – спросил Тьери, посмотрев на приятеля. Тот уже сидел на софе, держа биографию какой-то рок-звезды.

– Мы только проникли в помещение… это ерунда по сравнению с убийством. И об этом нашем проступке быстро забудут, вот увидишь.

– А как ты думаешь, кто это сделал?

Янн отложил книгу и встал, начал ходить по комнате.

– Вопрос интересный. Кражу я не рассматриваю, поскольку в этом мерзком кабинете красть было нечего. Разве что…

– Что? Картину со святым Франциском? Так если убийцам она была нужна, почему они сбежали без нее?

– Да нет, глупый, – засмеялся Янн. – Ваза Галле, которую я видел. Но эту гипотезу мы отбрасываем, потому что ваза осталась на месте, а я не думаю, что человек может убить ради произведения искусства и забыть это самое произведение забрать. Особенно, друг мой, если это религиозная мазня конца девятнадцатого века.

Янн подошел к книжной полке, снял какую-то книгу, открыл ее наугад и сделал вид, что затягивается трубкой.

Тьери засмеялся:

– Отлично, тогда назови мне подозреваемых.

Янн поднял указательный палец:

– Бернар Родье, дорогой мой Уотсон, и наша любимая пышногрудая Анни Леонетти.

Тьери потрясенно уставился на приятеля.

– Смотри, что они на этом выигрывают, – сказал Янн. – Квартира, за которую можно умереть: на лучшей площади и без того невероятно дорогого Экс-ан-Прованса плюс к тому пожизненная должность. И неплохо оплачиваемая, учитывая пожертвование Дюма.

– Да, понимаю твою мысль. Это как для нас – стипендия Дюма.

– Н-ну, – протянул Янн, – не совсем так. А еще есть Джузеппе Роккиа…

– Это вряд ли, – перебил Тьери. – Он живет в Перудже.

– Посмотри на карту. Оттуда день пути на машине. Мы нашли Мута в два часа ночи. Это значит, что Роккиа мог убить дуайена после приема, потом всю ночь ехал к себе в Перуджу. Вижу, как он сейчас сидит в своем любимом кафе на любимой площади, ровно в девять утра, как в любой другой день.

Тьери пожал плечами и почесал в затылке.

– Ладно, а Одри Захари?

Он хотел внести свой вклад в список подозреваемых.

– А что она на этом выигрывает? – спросил Янн.

– Хм… может, любовная ссора? Ты видел, как она с ним кокетничала на приеме.

– Это возмутительно. Она втрое его моложе!

– Я вижу, ты эксперт. – Тьери откинулся на спинку стула, потер живот. На самом деле ему очень хотелось есть, но он сильно нервничал. – Послушай, Янн. Я думаю, тебе нужно сказать судье, что ты не все время был со мной в пабе.

Янн нервозно рассмеялся:

– Ну, Тьери, спасибо!

– Я просто считаю, что надо поступить честно!

– А я честно. У меня голова пошла кругом от вина и пива, и я вышел прогуляться. Прошелся по улице Италии и облевал пальму в кадке, потом заснул на скамейке напротив Сен-Жан-де-Мальт. Минут сорок меня не было?

Тьери нервно теребил бахрому покрывала на кресле.

– И ты меня оставил одного на все это время с теми американками.

– Ты слишком стеснителен с девушками. Я тебе одолжение сделал. А вернувшись, я уже был в приличном виде, верно?

Тьери кивнул, потирая живот.

– Кажется, в буфете есть сушеная паста.

Янн встал, посмотрел на друга.

– Ты еще скажи, что это «Де секко».

– Это «Де секко».

Янн потер руки, открыл дверцу, взял знакомый синий пакет с любимой пастой.

– Ты меня действительно слушаешь!

– Так она же в самом деле отличная, – сказал Тьери, запуская пальцы в волосы в деланом смущении.

– А соус? Соус у нас есть?

– И опять тебе повезло. Соуса нет, но есть дядина бутылка оливкового масла. Она у меня под кроватью, я ее сберег.

Янн побежал в спальню Тьери, опустился на колени и пошарил под неубранной кроватью.

– Того дяди, у которого оливковый сад в Аллоше? – спросил он оттуда.

– Ага! Насыщенный вкус историй Марселя Паньоля – по крайней мере, так дядя говорит.

Найдя шлепанцы и одну кроссовку, Янн в конце концов добрался до оливкового масла и прижал бутылку к груди.

– Только вина у меня не спрашивай, – сказал Тьери, вставая, чтобы помочь.

– Печаль, печаль.

– Прости, что с пастой так вышло, – сказал Марсель Фо, убирая посуду.

– Не так уж это было плохо, – возразила его жена.

– Ты очень добра, но она была переварена, а я знаю, как корсиканцы трепетно относятся к пасте.

– Честно говоря, я даже и не заметила. А дети вообще ее заглотили, не жуя. Кстати, где они научились добавлять в нее кетчуп?

– В доме моих родителей, – ответил Марсель, наливая жене чашку травяного чая.

Он приготовился к рассуждению о неправильных пищевых привычках своих родителей: у государственных служащих на пенсии денег было больше, чем они могли потратить. Они точно не спускали их на еду – как Анни регулярно жаловалась – и Марсель часто гадал, нет ли у отца тайной страсти к игре и не стала ли мать жертвой виртуальных мошенников. Но Анни молчала, а потом сказала:

– Гибель профессора Мута – это ужасно, но я не могу слишком печалиться по этому поводу. Для теолога это же очень плохо – сознаваться в таком?

– У теологов нет иммунитета к нечистым мыслям, – ответил муж, кладя на стол пачку печенья. – Плюс к тому доктор Мут был не самым обаятельным человеком в этом мире. С тобой и с Бернаром он поступил ужасно. Заставил ждать до последнего момента, а потом взял и передумал уйти в отставку. Тем более тебя все время дразнил обещанием этой должности. И с Бернаром наверняка обращался так же.

– В этом я не сомневаюсь. Вспомнить хотя бы то, как Бернар повел себя на приеме. Но ты же не думаешь…