Геннадий сообщает в Центр управления полетами, что мы чувствуем себя хорошо, зачитывает данные с мониторов. У меня горят колени, но эмоциональный подъем отвлекает от боли. Двигатели второй ступени включаются на три минуты, и когда мы ощущаем их тяговое усилие, срабатывают пиропатроны, отстреливая разделившийся на две части обтекатель. Теперь можно посмотреть, что творится снаружи, но в иллюминаторе возле своего локтя я вижу прежнюю тьму.

Внезапно нас швыряет вперед, на привязные ремни, и вновь отбрасывает на сиденья. Вторая ступень отработала, и включилась двигательная установка третьей. После бурных предыдущих этапов взлета мы чувствуем небольшие поперечные колебания, слабую раскачку вперед-назад, не вызывающую тревоги. С хлопком выключается последний двигатель – толчок, как при небольшой автоаварии. А потом – ничего.

Наш талисман нулевой гравитации – мягкая игрушка-снеговик младшей дочери Геннадия – парит на веревочке. Мы в невесомости. Этот момент мы называем ВГД – выключение главного двигателя. Это всегда потрясение. Космический корабль находится на орбите Земли. После воздействия мощных и странных сил неожиданная тишина и покой кажутся противоестественными.

Мы обмениваемся улыбками и тянемся друг к другу для тройного «дай пять!», счастливые от того, что живы. Теперь мы нескоро вновь испытаем воздействие гравитации.

Что-то кажется необычным, и вскоре я понимаю, в чем дело. «Мусора нет», – указываю я Геннадию и Мише, и они соглашаются, что это странно. Обычно при ВГД высвобождаются фрагменты инородного происхождения, скопившиеся в неровностях на поверхности космического корабля и державшиеся там благодаря силе гравитации: забытые гаечки и болтики, скобы, металлическая стружка, кусочки пластмассы, волосы, пыль – все, что мы называем посторонними объектами и для чего у НАСА, разумеется, есть аббревиатура, FOD (foreign object debris – «посторонний мусор»). В Космическом центре имени Кеннеди были особые сотрудники, очищавшие космические челноки от этого мусора. Проведя немало времени в ангаре, где «Союзы» проходят предполетную подготовку, не отличающемся чистотой по сравнению с монтажно-сборочным комплексом шаттлов, я поражен столь высоким уровнем предотвращения FOD.

По бокам приборно-агрегатного отсека «Союза» раскрываются солнечные панели, развертываются антенны. Теперь у нас полностью функциональный орбитальный корабль. Ненадолго можно перевести дух.

Мы открываем гермошлемы. Одновременно работающие вентилятор и компрессор так гудят, что нам трудно расслышать друг друга. Я, разумеется, запомнил это по предыдущему полету на МКС, но все равно удивляюсь, как здесь шумно. Не могу поверить, что смогу к этому привыкнуть.

– Несколько минут назад я понял, Миша, что наша жизнь без шума закончилась, – замечаю я.

– Мужики! – говорит Геннадий. – Целый год!

– Не напоминай, Гена, – по-русски отвечает Миша.

– Вы герои, б…

«Гребаные герои».

– Да, – кивает Миша. – Полный трындец.

Сейчас идет фаза сближения. Соединение двух объектов, летящих по разным орбитам с разной скоростью (в данном случае «Союза» и МКС), – долгий процесс. Хотя мы хорошо его знаем и не раз осуществляли, это все равно сложно. Над Европой мы принимаем непонятное сообщение:

…рассеянная облачность на тысяче четырехстах футах. Температура один девять. Точка росы один семь. Альтиметр два девять девять пять. Информация АТИС «О»…

Трансляция терминала какого-то аэропорта, информирующая пилотов о погоде и условиях на входе в зону аэродрома. Мы не должны были ее получить, но система связи на «Союзе» ужасная. Всякий раз, когда с нами говорит ЦУП, мы слышим характерное пиканье сотового телефона. Хочется заорать: «Да выключите, наконец, мобильные!» – но во имя международного сотрудничества я сдерживаюсь.

Прошло несколько часов полета, но мое зрение в норме, ничего не расплывается, – добрый знак. Начинает, однако, ощущаться, что заложен нос, из-за прилива крови и перераспределения жидкости в теле, как и в предыдущих полетах. Ноги сводит судорогой после нескольких часов заключения в тесноте кресла, плюс неизбывная боль в коленях. После ВГД можно отстегнуть ремни, но сдвинуться все равно некуда.

Геннадий открывает люк в бытовой отсек, еще одну обитаемую часть «Союза», где команда может находиться, если до перехода на станцию проходит больше нескольких часов, но и там ненамного просторнее. Я отсоединяю медицинский пояс – ремень, пересекающий грудную клетку и позволяющий следить за моими дыханием и сердцебиением во время взлета, и плыву в бытовой отсек, чтобы воспользоваться туалетом. Практически невозможно помочиться, когда половина тела остается в скафандре. Не представляю, как это делают женщины. Вернувшись в кресло, я слышу вопль из ЦУПа с требованием подключить медицинский пояс. Мы снова пристегиваемся за несколько часов до стыковки. Геннадий пролистывает бортдокументацию на своем планшете и начинает вводить команды в системы «Союза». Процесс по большей части автоматизирован, но командир должен постоянно контролировать его на случай, если что-то пойдет не так и придется взять управление на себя.

Наступает момент активации стыковочной штанги, но ничего не происходит. Мы ждем. Геннадий что-то быстро говорит Центру управления на русском. Ему отвечают, вроде бы с раздражением, и голос тонет в помехах. Мы не уверены, что нас услышали. До МКС еще далеко.

– Гребаное б… – рычит Геннадий.

До сих пор никаких признаков выдвижения штанги. Это может стать проблемой.

Процесс стыковки двух космических кораблей мало изменился со времен «Джемини»[2]: один корабль (в данном случае наш) выдвигает штангу, вставляет ее в ответную часть – стыковочное гнездо, расположенное на другом корабле (МКС), и сцепка состоялась. Все отпускают непристойные шуточки, мы проводим проверку стыковочного интерфейса на герметичность, после чего открываем люк, и станция приветствует новых членов команды. Процесс был безотказным последние 50 лет, но на сей раз штанга, похоже, не сработала.

Мы втроем обмениваемся взглядами, говорящими: «Мать твою, поверить не могу!» Скоро в иллюминаторе появится МКС с восемью солнечными панелями, сверкающими на свету, похожими на лапки гигантского насекомого. Однако без стыковочной штанги мы не сможем соединиться со станцией и попасть на борт. Придется вернуться на Землю. В зависимости от того, когда будет готов следующий «Союз», ожидание затянется на недели или месяцы. Мы рискуем вообще упустить свой шанс.

Мы сетуем на перспективу возвращения. Какая нелепость – выбираться из этой капсулы, встречаться с людьми, только что проводившими нас в самый дальний путь, доступный человечеству! Связь с Землей прерывистая, и ЦУП мало чем поможет нам в выяснении того, что происходит. Я оборачиваюсь к Мише. Он разочарованно качает головой.