Она едва заметила, что соседнее кресло занял припозднившийся гость. Герой в черном перепрыгнул через скамью, встав спиной к алтарю. Его окружили вражеские солдаты. Он храбро отбивался, но силы были слишком неравные, и ему приходилось отступать. И вот они прижали его к витражному окну — отступать уже некуда.

Вайолет нахмурилась. Каков же будет исход? Черный рыцарь олицетворял бесстрашие, готовность принести себя в жертву во имя торжества добра перед злом. Он служил примером несгибаемого мужества и отваги, но и благородства тоже, и, как истинный рыцарь, не мог позволить себе коварства даже по отношению к врагам. Разве мог этот храбрый рыцарь одержать победу? Похоже, ему вот-вот придет конец.

Вайолет вздрогнула, когда один из его врагов выбил у него шпагу и полоснул его клинком от плеча до бедра. Вайолет понимала, что кровь не настоящая. Однако и она, и несколько других леди тем не менее испуганно вскрикнули. Его шпага, звеня, покатилась по каменному полу часовни.

Как мог безоружный герой одержать победу в этот роковой час? Все указывало на то, что поражение неизбежно.

Он упал на колени, и шелковистые волосы закрыли его лицо, и кровь текла из его ран.

Неужели зрителей так и оставят с этим ощущением тревожной беспомощности, лишив их радости пусть театрального, но все же триумфа? Герой, за которого они все так переживали, не мог умереть у алтаря бесславно и безобразно.

Свет витража померк. На сцене воцарился мрак. Вайолет ощущала, что публику в зале охватило тревожное недоумение. Рыцарь не мог проиграть в этой схватке. Зло не должно восторжествовать.

Занавес опустился над неподвижно лежащей фигурой. Неужели это все?

— Ради Бога, — пробормотал какой-то джентльмен, — вставай. Это не может так закончиться.

— Вставай!

— Вставай!

Зрители скандировали это слово с нарастающей яростью, с праведным гневом, со страстью. Их голоса резонировали, вибрировали и множились, отражаясь от расписных медальонов на высоком лепном потолке. Маленький театр грозил лопнуть от эмоций, которые переполняли зрителей. Вайолет чувствовала, что она сама вот-вот взорвется от переизбытка чувств. Сердце ее ухало в такт скандируемым словам: «Вставай! Вставай!»

Она знала, что все это не настоящее. И все же верила всем сердцем в то, что герою больно. «Вставай! Вставай! Покажи нам, что это возможно. Подари нам мужество. Помоги нам. Вступись за правое дело». «Это всего лишь театральное действо, — думала она. — Поверженный борец за правду только что пытался условиться со мной о встрече. Конечно же, он не собирается умирать».

— Вставай, — прошептала она, и ее голос влился в общий хор. И когда она это сказала, образ из далекого прошлого всплыл в ее сознании. — Вставай, — сказала она, покачав головой в расстроенных чувствах, когда образ этот померк до того, как обрел ясные очертания.

Он напомнил ей о…

Занавес вновь поднялся. Окутанный туманной дымкой, поверженный воин медленно приподнялся, протянув руку к массивному камню, в который был воткнут меч.

Из-за кулис с обеих сторон вышли двенадцать рыцарей в кандалах. Один из них осмелился бросить ему пару рукавиц. Второй вытер тряпкой кровь с плеча. Двое других сбросили кандалы и помогли ему надеть тунику. Пятый рыцарь — о, небо, подумала Вайолет, едва подавив смешок, это был Годфри — встал перед ним на колени.

Когда поверженный рыцарь встал, аудитория разом выдохнула. И когда он вытащил меч из камня, он поднялся над бесславием, чтобы защитить тех, кто не может себя защитить.

Вайолет шмыгнула носом. Он, пожалуй, напомнил ей того рыцаря на белом коне, о котором грезит каждая девушка. Только настоящий рыцарь может броситься на поиски пропавшего ребенка за несколько минут до начала важного выступления. И при этом еще умудрится флиртовать и назначить свидание.

Так кто он: легендарный герой или превосходный актер? Вероятно, это не имеет значения. Сегодня он поставил потрясающий спектакль, и он старался не для себя, вернее, не только ради себя. Это был благотворительный спектакль — он помогал обездоленным, и романтика шпаги служила ему вдохновением. Не его вина, если он мимоходом еще и вскружил головы своим зрительницам — всем, и ей тоже. И внушил ей нескромные мысли.

Вайолет вздохнула.

Неудивительно, что Годфри бравировал тем, что оказался в числе двенадцати студентов, избранных для представления. И как некстати, что она пропустила его номер.

Маркиз Седжкрофт вышел на сцену, чтобы произнести заключительную речь после представления.

Толпа ликовала. Грейсон Боскасл, пятый маркиз Седжкрофт, знатный вельможа и светский лев, слыл любимцем лондонского общества, несмотря на свои прежние грехи, а возможно, и благодаря им.

— Мы все здесь собравшиеся относимся к привилегированному сословию, — сказал он, обращаясь к аудитории. — Наш сегодняшний ужин готовили лучшие повара Англии. Нас неплохо развлекали. И вне сомнений, относимся к нашим вечерним нарядам куда щепетильнее, чем к тем нищим, мимо которых проходим по дороге к своему портному. Но за вашу щедрость к нуждающимся, к обездоленным я вас благодарю. И за захватывающие дуэли на шпагах, в которые меня так жаждет втянуть мой сын, я благодарю магистра Фентона и преданных шпаге студентов его академии.

Магистр Фентон.

Он вышел на сцену и встал рядом с маркизом. Вайолет не могла отвести от него глаз.

Лучше бы она вообще сегодня не приезжала сюда.

Ее сердце пронзила ужасная боль. Она не сразу осознала, что именно чувствует, но вскоре уже знала ответ. То была боль, рожденная несбыточностью желания.

Неудивительно, что ее сразу потянуло к этому великолепному, полному горделивого достоинства мужчине. Как ее угораздило! Добродетельная мисс Вайолет Ноултон и подумать бы не посмела о подобном романе.

Лучше всего считать это временным помрачением. Неужели она верит в подобные совпадения? Но как иначе могла она объяснить то странное чувство единения, что возникло сразу при их встрече? Ведь было так, словно она знала обольстительного Фентона всю свою жизнь.

Этому имелось одно простое объяснение: она влюбилась. Влюбилась в собирательный образ романтического героя, как и многие прочие зрительницы.

Кристофер Фентон.

Это имя было ей не знакомо.

Он трижды поклонился под гром аплодисментов. А затем быстро исчез со сцены.

Представление произвело неизгладимое впечатление не только на Вайолет. Зрители не торопились покидать зал. А кое-кто даже остался сидеть в кресле, зачарованно глядя на опустевшую сцену.

— Да-да, — заметил один из зрителей, — я знаю, что это всего лишь иллюзия. Ну, иллюзия, мастерство и тяжелый труд. Но в мире, начисто лишенном иллюзий, так порой хочется забыть, пусть только на одну ночь, о том, с чем придется столкнуться завтра. Нам, обывателям, необходимо, чтобы кто-то нас воодушевлял, окрылял и давал силы жить дальше.