Окидывая взглядом друзей Лэза и свою семью, Грейс понимала, что даже призрака Лэза достаточно, чтобы они чувствовали себя частью его жизни. Люди хотели поддерживать отношения с ней, его женой, так как, будучи рядом с ней, они были ближе к нему. Но, как бы мало они ни знали ее, Лэза они знали еще меньше.

После вечеринки Кейн спустил хозяйственные сумки с подарками на лифте и пронес их через парковочную площадку к своей машине. Большинство подарков составляли разные безделушки: набор открывашек, которые Лэз собирал по всему миру; электронная ударная установка с наушниками; марципановые фигурки, изображающие супружескую пару — от Шугарменов. Не важно, что подарки были нелепые — чем нелепее, тем лучше. Лэзу бы понравилось.

Кейн открыл пассажирскую дверцу для Грейс и сложил сумки на заднее сиденье. Забравшись в машину, он пристегнул ремень безопасности и пошарил под сиденьем. Грейс увидела, как он вытащил квадратную белую коробку, перевязанную по диагонали золотистой эластичной лентой.

Коробка выглядела такой знакомой… Грейс попыталась определить, где она могла видеть ее прежде, и вспомнила, что точно такие же коробочки Лэз обычно приносил ей из галантерейного магазина новинок на Амстердам-авеню, и в каждой лежало что-то, так или иначе напоминавшее ей о детстве.

«Ох, да лишнее все это!» — воскликнула она однажды, целуя Лэза, когда обнаружила в коробочке двух шустрых игрушечных щенков. В детстве отец приводил Грейс в восторг, упрямо настаивая на том, что миниатюрные собачки с магнитным устройством внутри могут двигаться сами собой. Лэз поставил черного и белого щенков на кухонный стол, и они стремительно заскользили по глянцевитой поверхности, выписывая восьмерки между расставленными на столе солонками.

Кейн остановился у светофора и вручил ей коробку:

— Откроешь, когда придешь домой.

Она взглянула на Кейна и убедилась, что, хоть он и улыбается, глаза у него серьезные, даже грустные. Грейс постаралась побороть нелепое чувство, будто она ответственна за его разочарование, будто он тоже скучает по своему другу, а она обманывает его. Грейс поставила коробку на колени, и дальше они ехали почти в полном молчании, пока не остановились у перекрестка за квартал от ее дома.

— Жаль, что Лэз пропустил такую замечательную вечеринку. Знаешь, Грейси, он ведь тебя любит.

— Конечно знаю.

Поднявшись к себе, Грейс размотала ленту и сняла крышку. Развернув папиросную бумагу, она достала блестящий черный предмет. Волшебный шар. Еще там была записка от Кейна: «Грейс и Лэзу. На тот случай, когда не найти ответ». Грейс задумалась — уж не проведал ли чего Кейн, но вспомнила, каким он был в машине, и сказала себе, что это невозможно. Потом она заметила стоявшую у входной двери коробку с лампочками. Она забыла поблагодарить отца.

«Вернется ли Лэз до того, как перегорит следующая лампочка?» — спросила Грейс, закрыв глаза. Она перевернула шар и стала ждать ответа. «Спросите снова через некоторое время». Но Грейс не могла больше ждать. Она несколько раз встряхнула шар, пока в чернильно-синей жидкости не появились пузырьки. Наконец она получила ответ, которого ждала. «Можете на это положиться».

На следующий день после вечеринки Грейс проснулась с тупой болью в висках, вызванной, как она подозревала, шампанским. Ночью она то и дело просыпалась. В три часа ночи она проснулась, увидев во сне Лэза. Его голос еще стоял у нее в ушах, и она слышала слабое позвякивание завалявшейся у него в кармане мелочи. «Надеюсь, тебе понравились цветы, Грейси». Казалось, все происходит наяву; она даже чувствовала тепло его дыхания на затылке, когда он говорил. Утром она обнаружила на ночном столике золотые запонки Лэза. Вот это номер, поздравила она себя, так и не припомнив, не сама ли положила их сюда. Следующий раз надо бы полегче с шампанским.

Она старалась не думать о вечерней игре в скрэббл. Даже мысль о том, чтобы сложить хоть пару слов длиной больше двух букв, была выше ее сил. Ей хотелось погрузиться в полную теплой воды ванну, насыпав туда соли, добытой в Мертвом море, вдвое больше рекомендованного — так, чтобы вода стала темно-лазурной, усыпляющей. Утренняя чашка мятного чая почти не взбодрила ее.

Она уже подумывала снова лечь, но вспомнила о доставленной накануне коробке с лампочками и решила заменить перегоревшую. Если новая лампочка не разгонит мрак в ее душе, то по крайней мере разгонит его в комнате. Она взобралась на стремянку с «дюро-лайт» в руке и, удерживая равновесие, вкрутила лампочку. Теперь стало слишком светло. Грейс попробовала подключить реостат и уменьшить яркость. После нескольких попыток, не давших никакого результата, кроме фосфоресцирующего нимба, окружившего все предметы в комнате, она решила вызвать электромонтера.

До прихода монтера Грейс успела закрыть дверь в спальню и накинуть на дверную ручку любимый желтый галстук Лэза. Они выиграли этот галстук в вещевую лотерею в прошлом мае на балу для диабетиков, который устраивала мать Лэза. Узор на галстуке был растительным, и сейчас он показался Грейс похожим скорее на белесые, как сперма, разводы на листьях кувшинок, чем на зеленые помидоры.

Она вспомнила о многих ночах, когда Лэз возвращался слишком поздно — слишком поздно, говорил он, чтобы позвонить, — ему не хотелось будить ее. Но, конечно, он знал, что Грейс не спит, дожидаясь его. После этих поздних возвращений Лэз обычно спал до полудня. Грейс продолжила традицию, попросив Марисоль пока не включать пылесос, чтобы не разбудить Лэза, и сама почувствовала, что старается вести себя как можно тише. Иногда, если шторы были задернуты, а простыни слегка скомканы, она могла одурачить даже саму себя.

— У вас серьезная проблема, миссис Брукмен, — сказал монтер, вывинчивая патрон. Грейс вовремя удержалась от ответа: «Я знаю». Монтер был в носках, как будто гоже старался не потревожить Лэза; он оставил свои рабочие башмаки у двери — подробность, показавшаяся Грейс слегка неприятной.

Всякий раз, когда кто-нибудь называл ее миссис Брукмен, Грейс оборачивалась, почти уверенная, что увидит мать Лэза: облаченную в темно-синий кожаный брючный костюм, ожидающую машину, чтобы отвезти ее к Забару. Словно желая оповестить всех находившихся в пределах слышимости, она разглагольствовала о том, как замечательно готовят в этом заведении осьминогов. Лэз называл свою мать «дамой». Грейс вообще никак ее не называла, обычно откликаясь: «О, привет».

— Придется тут все разбирать — провода перепутались, — сказал монтер, явно теряя терпение. — Но за сегодня я со всем не управлюсь. — Грейс кивнула. — Зайду завтра, занесу исправный сплиттер. Не знаю, кто это делал, но явная же халтура.

Грейс прекрасно знала, кто это делал. Она помнила, как Лэз, скрутив красный и синий провод, перекусил их кусачками. Он же проверил реостат, мастерски игнорируя треск и искры в розетке.

— Не зажигайте свет, пока я не вернусь. Не то можете закоротить всю линию, — сказал монтер. Грейс вообразила, как весь Вест-сайд погружается во тьму из-за случайного скачка напряжения. Она дала монтеру десятидолларовую бумажку и закрыла за ним дверь.