Ничего не знавшая об их участи, о судьбе Дмитрия Овцына, Екатерина между тем была перевезена в Новгород и заточена в Воскресенском-Горицком девичьем монастыре. Тут до нее дошли страшные слухи… У нее было такое чувство, будто ее живой положили в могилу, поэтому переезд в очередной монастырь она перенесла безучастно.

Подержали Екатерину в самом строгом заключении, однако сперва, подавленная своей потерей, она почти не замечала этого. А потом чувство собственного достоинства взяло верх. В течение двух лет заточения никто не только не видел ее слез, но даже не слышал от бывшей «государыни-невесты» ни единого слова. Ее единственным чтением были молитвенники, Библия да Евангелие. В монастырском дворе, куда ее иногда выпускали, она видела небо и ветви деревьев над оградой – больше ничего. Однако мать-настоятельница иногда жаловалась доверенным монахиням: «Так себя ставит, будто не она здесь в заточении, а мы все вынуждены ей служить!».

Духовная стойкость Екатерины оказалась поразительной. Когда в 1741 году императрица Елизавета приказала освободить ее и пожаловала ей звание фрейлины, только сдержанная молчаливость да одухотворенность черт отличали ее красоту от прежней. Екатерина Долгорукая могла вновь блистать при дворе, однако не имела к сему ни малейшего желания.

И тут, казалось, судьба сжалилась над гордой красавицей. В нее пылко влюбился сорокалетний красавец генерал-аншеф Александр Романович Брюс. Свадьбу сыграли в 1745 году. Однако слова Екатерины о судьбе, выкапывающей для нее могилу, оказались пророческими. Вскоре после свадьбы она скоропостижно скончалась. Право, можно подумать, что счастье оказалось непереносимым для этой гордой натуры, привыкшей к одним лишь страданиям!

Внук князя Ивана Алексеевича Долгорукова и Наталии Борисовны Долгоруковой, впоследствии постригшейся в монахини под именем Нектарии, Иван Дмитриевич, родился в Москве на Малой Дмитровке.

Сам князь считал себя некрасивым и вот как описывал свою внешность:

«По наружности я был чист, румян, но дурен лицом и обезображен непомерно толстой и широкой нижней губой, по которой называли меня разиней… Темперамент мой казался флегматическим, но напротив того я был холерик. Душевно открыт, но горяч и страстен, а более всего – упрям».

Иван Алексеевич был очень воспитанным мальчиком, хотя и обучался дома. Он получил хорошее домашнее образование. Учился в Московском университете, но закончив ее, вступил прапорщиком в 1-й Московский пехотный полк (3 июня 1780) и был прикомандирован ординарцем в штат Василия Михайловича Долгорукова-Крымского, а в 1782 перевелся тем же чином в Петербург, в Семеновский полк. После похода гвардии в Финляндию Иван Алексеевич вышел в отставку с чином бригадира.

Находясь на службе в Пензе, вел переписку с писателем Кирияком, который был воспитателем будущей жены князя – Евгении Долгоруковой, в девичестве Смирной. Ее отец – капитан Сергей Максимович Смирнов, был убит Емельяном Пугачевым в 1774 году, и маленькая девочка осталась на руках матери. Семья была очень бедной – помимо Жени в доме ее матери Авдотьи Сергеевны Смирновой было еще четверо ее братьев и дочка Надежда. При этом, денег не хватало – Смирновы жили в деревне Подзолово Тверской губернии. У Авдотьи Сергеевны было всего 17 душ крестьян и воспитывать девочку она не могла, но очень хотела дать детям хорошее образование.

Ведь сама Авдотья была не одарена природным хорошим смыслом и добрыми качествами сердца. И когда она захотела обучить детей, ей помог случай. Во время Путешествия Екатерины II по России при посредстве графини Екатерины Румянцевой мать ее успела пристроить своих детей в учебные заведения, причем Евгения была взята на воспитание невесткой императрицы великой княгиней Натальей Алексеевной. Она сумела дать девочке хорошее образование, впрочем, и другим детям Авдотьи Сергеевны повезло – когда спустя много лет Евгения приехала навестить мать, она узнала что ее старший брат стал морским капитаном, второй ее брат на тот момент учился в Кадетском Морском корпусе, самый младший был уже записан в Измайловский полк «ундерофицером».

Но детство Евгении было не слишком безоблачным. Когда умерла Наталья Алексеевна, великая княгиня, девочку определили в Смольный институт, где она и училась. Евгения окончила курс в 1785 году. В тот момент она практически не знала своей семьи, так как ее мать приезжала из своего Подзолова очень редко, а свидания в присутствии воспитательницы были короткими. После окончания стала пользоваться покровительством следующей невестки императрицы – великой княгини Марии Федоровны. Участвовала в театральных представлениях во дворце и в великосветских любительских спектаклях… Под руководством первоклассных наставников умная и сообразительная девушка быстро освоила музыкальную грамоту, игру на клавесине и арфе, пение, выучила французский и итальянский языки. За время учебы она несколько раз появлялась на сцене – то изображала маленькую девочку, то мелькала на заднем плане в маленьких бессловесных ролях. Но в подростковом возрасте состоялся ее первый настоящий театральный дебют. Стоя за кулисами, за минуту до выхода, от страха юная актриса позабыла все слова, но стоило ей выйти на сцену, как она полностью жила своей ролью, чувствуя себя на сцене, перед десятками зрителей, в своей стихии.

Она прекрасно пела и обладала отличным голосом. Именно при дворе Евгения и познакомилась с князем Иваном Михайловичем Долгоруким, с которым и обвенчалась 31 января 1787 года, причем свадьба ее была отпразднована во дворце Павла Петровича. Их брак был более чем счастливым и светлым. По словам современников, княгиня была кроткой, любящей девушкой, которая могла усмирить непостоянный, подчас слишком пылкий характер мужа, который, в свою очередь, боготворил жену и воспевал ее в своих стихотворениях.

Иван Долгорукий посвятил своей жене множество стихотворений, в некоторых он называет ее Ниной. Именно так дома он называл Евгению.

Впрочем, в обществе княгиня Долгорукая была известна под именем «Нины», полученным ею после того, как она с большим успехом исполнила на любительской сцене главную роль в пьесе «Nina ou la folle par amour». В этой роли она была изображена на одном портрете, небольшого размера, во весь рост; портрет этот впоследствии принадлежал ее второму сыну Александру. Другой портрет, кисти Вуаля, находится в ГМИИ.

Вместе с супругой Иван Михайлович поехали навестить мать невесты.

Все было очень мило и принесло только положительные эмоции и маме невесты и жениху и самой Евгении. Как писал сам Иван Михайлович: «Довольно было бы для всех нас и одного этого семейного соединения, чтоб дни в два соскучать взаимно, обрадоваться разлуке, и найти в ней облегчение, но теще хотелось еще и похвастаться перед соседями тем, что дочь ее по милости Царской в бриллиантах и жена князя Долгорукова и что она уже не такая то сиротка. Для этого она рассудила дать в деревне обед и созвать кучу гостей. Боже мой! Кого тут не было? Наехали уездные судьи, заседатели, стряпчие и всякой сброд. Дрожжи, так сказать, сословия благородного… Я еще не мог тогда ценить их характеров по званиям каждого, и бросалось мне в глаза преимущественно их обращение с самой смешной своей стороне. День пиршества назначен. Стали съезжаться со всех перекрестков гости, и в телегах, и в линеечках, и в старинных колымагах. Что за супруги! Что за сожительницы! Благопристойность, однако, требовала, чтоб мы делили с тещей труды угощения. С утра начали есть, называя стол со всякой всячиной закуской; пришел обед, опять все сели кушать. Днем французская водка не сходила со стола, и самовар кипел беспрестанно. Иных надо было еще оставить и на ночь, потому что ни ноги, ни руки не действовали; наповал по всем комнатам ложились гости спать, и целые сутки торжественная пируха продолжалась. Не станем говорить ни о столе, ни об услуге, еще менее о беседе гостей и обращении их. Увы! – все соответствовало предыдущему. Нам казалось, что мы перенесены в отдаленнейшее столетие нашего мира».