В конкретных исторических ситуациях этнические группы могут сплачиваться, например когда сербы считают, что хорваты представляют собой угрозу и необходимо их сдерживать (или наоборот). Именно возникновение групп из категорий и нуждается в объяснении. В особых обстоятельствах люди, принадлежавшие к разным категориям, но жившие бок о бок без трений и мирно взаимодействовавшие, становятся заклятыми врагами и способны на чудовищное насилие. Такой поворот часто становится неожиданностью даже для самих участников, которые искренне ощущали свою, как это называет Брубейкер, «этническую принадлежность без групп»[46]. Обычно такие перемены объясняют «спящей враждой», тем, что люди питали враждебные чувства к другим группам тайно, пока некое событие не пробудило древнюю распрю, как между семействами Монтекки и Капулетти. Но все подобные объяснения применяют к конкретным случаям, не принимая во внимание (или считая самоочевидным) механизм, который мы должны объяснить, – а именно то, как люди включаются в коллективные действия.

Как отмечает Брубейкер, этническая принадлежность – не факт, а процесс, который моментально превращает социальные категории в сплоченные группы. И это когнитивный процесс, в ходе которого поступающая извне информация интерпретируется с точки зрения этничности, а выгоды и затраты участия в группе регулируются таким образом, который невозможно предсказать исходя из былых пристрастий[47]. Как и почему это происходит, следует понимать сквозь призму когнитивных способностей и мотивации. Полагаю, это можно объяснить, только покинув на время узкую область этничности и взглянув на процессы формирования групп в более общей, эволюционной перспективе.

Люди, как мы знаем, испытывают сильное стремление образовывать социальные группы и присоединяться к ним – это бесспорный факт. Социальный образ жизни, наблюдаемый у некоторых видов, обеспечивает преимущества и сам по себе не является эволюционной загадкой. Рассмотрения требует следующий вопрос: какие конкретно навыки и мотивы привели к тому, что действия индивидуумов стали эффективнее в группах. Трудности начинаются, когда мы хотим понять психологию, которая лежит в основе «общинности» (groupishness), как назвал это свойство Мэтт Ридли[48]. За минувшие пятьдесят лет в обширной литературе по социальной психологии описано множество аспектов этой склонности к предпочтению своей группы (in-group bias) в современных обществах.

Она не просто сводится к предпочтению членов своей группы, а распространяется на многие когнитивные области. Например, люди не одинаково воспроизводят информацию о тех, кто входит в группу и не входит в нее. Их больше раздражают разногласия с членами группы, чем с теми, кто в нее не входит. Они больше сочувствуют членам группы, особенно в контексте отношений с «чужаками»[49]. Людей не убеждают заявления, если они произнесены с иностранным акцентом, – даже маленькие дети не спешат играть с детьми, которые говорят с незнакомым акцентом[50]. В ряде работ описываются физиологические эффекты контактов с теми, кто не входит в группу, – от реакций сердечно-сосудистой и гормональной систем до стресса[51].

Люди настолько склонны к созданию групп, что, похоже, даже самые незначительные поводы могут привести к возникновению коллективной солидарности и межгрупповым конфликтам. Яркий аспект «общинности» – это контраст между зачастую слабой связью между членами группы, их фактическими связями и сильным стремлением защищать свою группу и атаковать соперничающие. История знает немало случаев, подобных знаменитому восстанию «Ника» в 532 г., когда в столкновениях «синих» и «зеленых», болельщиков соперничающих команд в гонках колесниц, был наполовину разрушен Константинополь[52]. Европейских футбольных фанатов и любителей спорта во всем мире можно рассматривать как пример этой формы трайбализма[53].

Социальные психологи пришли к выводу, что люди настолько склонны к спонтанному групповому поведению, что принимают сторону своей группы, даже если она совершенно случайная и даже в том случае, если группы произвольно организованы экспериментатором. Яркой демонстрацией этого феномена стала парадигма «минимальной группы» психолога Генри Тайфеля, когда в ходе эксперимента людей разбивали по случайным критериям на группы, обозначенные ничего не значащими ярлыками «А» и «Б» или «красная» и «синяя». Между оказавшимися в одной группе людьми не было ничего общего, во время эксперимента они фактически не взаимодействовали друг с другом. Им просто сообщали, что они включены в группу А или Б и к какой группе относится другой участник. Некоторое время спустя, при выполнении вроде бы не относящегося к делу задания, их просили распределить между всеми участниками разные товары и жетоны. Многократно воспроизводившийся результат всегда был одним и тем же: люди были склонны поощрить членов своей группы. Это не зависело от ценности товаров, сложности задания или культурного уровня участников. Феномен распространялся даже на бессознательные процессы, когда люди, сами того не сознавая, стремились оказаться рядом с членами своей группы[54].

Результаты указывают на сильное неосознанное стремление быть полезным своей группе, пусть даже и мнимой. Именно поэтому психологи создают минимальные группы. У членов таких групп нет ничего общего, если не считать ярлыка, которым их обозначили. Но, похоже, каждый будет стремиться действовать в пользу своей группы в ситуациях, когда нет никаких причин поступать таким образом за вычетом того, что всех членов группы приписали к одной и той же категории. Это кажется иррациональным[55].

Однако в самом ли деле результаты демонстрируют стихийную приверженность группе? Социальные психологи вслед за Тайфелем замечали, что так называемые минимальные группы на самом деле не так уж минимальны. В ходе экспериментов члены групп раздавали символические «ценности» или поощрения всем участникам, ожидая (и это принципиально важно), что получат взамен то же самое. В контексте исследования их собственное «благосостояние» или самооценка зависели от того, насколько к ним будут благосклонны другие[56]. Это выставляет явно иррациональные результаты в ином свете. Дело не в том, что люди неверно представляли себе свою случайно составленную группу в виде реальной социальной группы. Скорее, как отметил психолог Тосио Ямагиси, участники ошибались в том, что считали, будто вовлечены в реальные отношения социального взаимообмена, в которых люди могут отвечать взаимностью. Зная, что они могут передавать и получать символические ценности, участники эксперимента интуитивно (и в данном случае ошибочно) полагали, что могут получить больше, если дадут больше. Поскольку эта установка на взаимность (reciprocate heuristic) постоянно срабатывала в реальных ситуациях внутри группы, люди стихийно применяют ее к любой ситуации внутри группы. Данные экспериментов это подтверждают. Когда участники предоставляют «блага» другим, но в ответ не получают ничего, систематическая склонность к предпочтению своей группы исчезает[57].