Экспериментальные данные указывают, что человеческий разум легко и без участия сознания осуществляет все эти связанные с коалициями расчеты. Например, люди с готовностью интерпретируют выгоды коалиции как свою собственную выгоду[64]. Кроме того, эксперименты по исследованию памяти показывают, что, оказавшись свидетелями переговоров между неизвестными им участниками, люди, часто не давая себе в том отчета, определяют, кто на чьей стороне выступает, хотя никто не ставил им такую задачу. И именно эту самостоятельно добытую информацию они впоследствии вспоминают легче, чем другие детали переговоров[65]. Они могут смутно помнить, что именно было сказано, но ясно помнят, кто на чьей был стороне. Похоже, коалиционная психология включает систему распознавания союзов, иначе говоря, систему, которая автоматически реагирует на информацию о социальном окружении, каждый раз выстраивая модель солидарности или связей между людьми[66].

Также люди следят за верностью союзу и за отступничеством от него, потому что было бы слишком опасно вкладывать свои силы и ресурсы в коалицию, если другие начнут наживаться на общих достижениях или скроются, когда настанет их очередь внести свой вклад, – например, если воины твоего взвода побегут в критический момент. Вот почему мы так внимательны к демонстрации преданности другими членами группы, например к их публичным заявлениям о принадлежности к группе или к их вкладу в общие усилия и ресурсы. Опасения выхода других из группы так сильны, что люди автоматически интерпретируют отход от общего дела как предательство, заслуживающее морального осуждения[67]. Это также объясняет, почему такое значение придается различиям в статусе давних членов коалиции и новичков. Сам факт появления новичков порождает интуитивную идею, что те просто хотят воспользоваться благами, которые дает принадлежность к коалиции, ведь у них не было времени внести вклад в общее дело. Если вы поступаете на службу в морскую пехоту США, на вас с первого дня распространяется престиж этого рода войск. Но вы еще не продемонстрировали готовность рисковать жизнью для защиты группы. Из экспериментальных исследований мы знаем, что опасность получения уклоняющимися выгод без всяких затрат (так называемый эффект безбилетника, free rider problem) автоматически запускает в группе процесс поиска потенциальных «безбилетников». Возможно, это объясняет, почему старожилы в группах часто агрессивно настроены по отношению к новичкам и подвергают их жестким испытаниям или обрядам инициации[68].

За всем этим стоят когнитивные механизмы, приводящие нас к интуитивным выводам (например, «эти люди вместе, и они против нас») и подталкивающие к действиям («мы должны принять их / напасть на них», «нам нужны союзники» и т. п.), притом что эту подспудную работу ума невозможно контролировать на уровне сознания. Подсознательны и мотивации, возникающие на основе этих выводов, фактически они вызывают выброс в кровь специфических гормонов и подключают связанные с эмоциями нейронные системы.

Всегда ли союзы направлены против других союзов? Зачастую коалиции вступают в конкурентные отношения, поскольку добиваются одинаковых целей. В значительной степени коалиционная психология связана с мобилизацией поддержки против других. Почему это происходит? Казалось бы, в этом нет необходимости, поскольку людям изначально свойственен антагонизм. Однако конкурентная природа коалиций связана с тем, что, по сути, они представляют собой попытки получить поддержку со стороны общества, а поддержка – это то, что экономисты называют конкурентным благом (rival good). Чем больше его получают одни, тем меньше достается другим. Любое групповое взаимодействие, обещающее поддержку общества, приведет остальных к необходимости формирования собственной сети, иначе они останутся без партнеров.

Итак, мы не можем утверждать, что люди попросту инстинктивно склонны сбиваться в группы. За стремлением присоединиться к группе и защищать ее, похоже, стоит более сложная психология, набор когнитивных систем, помогающих нам получать поддержку от людей, никак с нами не связанных. Но если это верно, мы можем отбросить некоторые устаревшие взгляды на социальные группы и конфликты между ними. В частности, возможно, нам придется переосмыслить распространенное допущение, что люди стремятся помогать своей общине и действовать против соперничающей группы потому, что они разделяют с членами своей группы общие ценности, идеи и цели.

Рассмотрим, например, этнорасовые предрассудки, стереотипы и дискриминацию. Может показаться, что людей другой этнической группы притесняют из-за враждебного к ним отношения. Вы не принимаете на работу ирландцев, потому что они вам не нравятся. Враждебность, в свою очередь, вероятно, основывается на негативных представлениях о социальной категории – вам не нравятся ирландцы, потому что вы считаете их шумными и разгульными пьяницами. Прибегая к понятиям социальной психологии, мы могли бы сказать, что стереотипы (представления о том, что объединяет членов социальной категории) вызывают отношение (эмоциональную реакцию на взаимодействие с этими людьми), которое, в свою очередь, ведет к дискриминации (поведению, которое ухудшает благосостояние этих людей).

Многие чувствуют, а некоторые социологи прямо утверждают, что снизить уровень дискриминации можно, изменив отношение людей, а отношение можно изменить, если больше людей поймут, насколько необоснованны стереотипы. Как только вы узнаете, каковы ирландцы на самом деле, ваш новый опыт преградит путь стереотипам. На этом основывалась выдвигавшаяся социальными психологами идея «социального контакта», согласно которой межрасовые отношения в США улучшатся только в том случае, если черные и белые американцы будут находиться в личном контакте[69]. Но подтверждается ли это? Результаты опытов следует признать противоречивыми, фактически противоположными. К примеру, армия США – высокоинтегрированная организация, на всех уровнях которой люди разного этнического происхождения находятся в постоянном контакте. Кроме того, это место, где люди более всего удовлетворены состоянием межрасовых отношений[70]. Но это не может быть простым следствием контакта. В конце концов, рабы и плантаторы американского Юга некогда также пребывали в постоянном личном взаимодействии. Известно множество других случаев интенсивных контактов между разными этническими группами – и при этом столь же интенсивной подозрительности и даже ненависти к другой группе.