Можно лучше понять эти коды и символы, если взглянуть на них с позиций теории сигналов, уже более четырех десятилетий разрабатываемой биологами и специалистами по теории игр[77]. Самые разные живые организмы передают сигналы, то есть сообщают другим особям информацию о своем состоянии или намерениях. При этом следует отличать сигналы, из которых можно узнать что-то об окружающей среде и других организмах, от сигналов, специально предназначенных для передачи информации[78]. Запах оленя – признак его присутствия, но когда олень-самец трется лбом о дерево – это сигнал другим самцам. Разбухание гениталий у самки шимпанзе – не просто проявление эструса, но сигнал, привлекающий потенциальных партнеров. Разумеется, все эти сигналы возникли в ходе естественного отбора, поскольку способствовали выживанию вида.

Известно, что этничность можно определить по множеству признаков, ведь люди из разных мест и групп по-разному одеваются, разговаривают или готовят пищу. Некоторые из этих отличий время от времени используются в качестве сигналов. Это признаки, указывающие, что человек принадлежит к той или иной социальной группе, но в то же время и сигналы, направляемые членам свой группы, либо тем, кто в нее не входит, либо тем и другим одновременно. Когда в 1970-х гг. среди афроамериканцев распространилась мода на прически «афро» или когда десятилетие спустя некоторые мусульмане в Западной Европе начали носить ближневосточные одежды, они таким образом сообщали о своей этнической и культурной принадлежности. Особые орнаменты, татуировки, шрамы или другие нанесенные на тело знаки сообщают о принадлежности к определенной племенной группе. Сегодня люди объясняют использование таких этнических маркеров тем, что гордятся своим культурным наследием или принадлежностью к группе. Но возникает вопрос, почему эта гордость выражается именно таким образом и именно в данный момент, – и лучшее объяснение состоит в том, что это форма сигнала.

Подача сигнала имеет некоторые следствия, предсказанные формальными моделями на основе теории игр и подтверждаемые наблюдениями. Во-первых, некоторые сигналы достоверны, поскольку сообщают истинную информацию об отправителе в том случае, если такое знание полезно для получателя. Например, самкам шимпанзе выгодно привлекать самцов тогда, когда они готовы к зачатию, а не в любой другой момент менструального цикла, а в интересах самцов сосредотачивать внимание именно на фертильных самках.

Напротив, когда интересы двух животных не совпадают, может посылаться ложный сигнал. Кот выгибает спину и топорщит шерсть на спине, чтобы показаться сопернику больше, чем на самом деле. Обманные сигналы такого рода могут привести к «гонке вооружений» между обманом и распознаванием по мере того, как отправители сигнала совершенствуются в обмане, а получатели – в умении пробиться сквозь создаваемую дымовую завесу. Дополнительную динамику такому виду коммуникации придает то, что некоторые живые организмы способны посылать сигналы, вынуждающие других делать то же самое. Например, жабы сообщают потенциальным партнерам о своей брачной активности и размере низким кваканьем, что соответствует крупному размеру тела. Но если одна жаба квакает так, все остальные присоединяются к ней – молчание становится показателем низкого статуса. Отсутствие сигнала означает, что сообщать не о чем[79].

Иногда случается, что люди, сигнализируя о принадлежности к конкретному союзу, тем самым не позволяют вовлечь себя в другие коалиции – и это часто создает проблемы. Например, во время Французской революции Филипп Орлеанский, переменивший имя на Филипп Эгалите, поддержал смертный приговор своему кузену Людовику XVI. Это выражение верности новому режиму было более чем значимым сигналом и исключило для Филиппа возможность вернуться и тем более возглавить лагерь роялистов[80]. Суть подобных сигналов не просто в демонстрации приверженности некому союзу, но и в том, чтобы сжечь все мосты, ведущие к другим. Если в этом состоит функция коалиционной сигнализации, следовало бы ожидать, что устойчивые коалиции будут поощрять необратимые сигналы о приверженности. И в самом деле, в племенных сообществах этническая идентификация часто включает татуировки, шрамирование и другие формы видоизменения тела, оставляющие неизгладимые следы. По схожей причине татуировки были так распространены в преступной среде – пока новейшая мода на тату не размыла их значение. Как писал Диего Гамбетта в работе «Коды криминального мира» (Codes of the Underworld: How Criminals Communicate), преступникам часто требуется сообщить потенциальным партнерам, что они не могут покинуть подполье и вернуться к законной экономической деятельности, что они обречены на нелегальность, поскольку, так сказать, им некуда деваться. Поскольку общество косо смотрело на татуировки, человек в наколках сообщал своим товарищам, что он едва ли сможет уклониться от общих действий[81]. То же относится и к татуировкам, говорящим о членстве в банде, – они не позволяют ни уйти, ни примкнуть к другой банде. Такие мотивации не обязательно осознаются – люди, и в особенности преступники, обычно не рассуждают с позиции теории игр или биологических сигналов. Но интуитивно человек понимает, что нанесенные шрамы или татуировки создают куда более сильную связь, чем пение общих песен.

Любое сигнальное поведение влияет не только на тех, кому адресован сигнал, но и на других «сигнальщиков», отмечает экономист Тимур Куран[82]. Рассмотрим ситуацию мужчины, живущего в мусульманской стране, где религиозные деятели и истово верующие миряне носят бороды. Он вполне может поступать так же. Но, поступив так, он одновременно сообщает о своей религиозной позиции, предположительно противостоящей людям более светских взглядов. Его поведение меняет всю картину, становясь сигналом для других мужчин. Иначе говоря, он, пусть и немного, изменяет соотношение бородатых и бритых, исходя из которого другие мужчины могут оценивать, стоит ли им демонстрировать свою приверженность религии. В результате некоторые из этих мужчин могут сами изменить поведение в ту или иную сторону. С каждым таким шагом предполагаемое значение бритья и отказа от бритья меняется, что, конечно, сказывается на вероятности, с которой другие мужчины предпочтут бриться или не бриться. Этот процесс репутационного каскада ведет к эффекту присоединения к большинству по мере того, как все больше людей принимают новый стиль поведения или выражают солидарность с его отдельными проявлениями. Когда это происходит, наблюдателю со стороны кажется, что большинство людей дружно изменили свои предпочтения и убеждения. Но такая интерпретация неверна. Не стоит предполагать, что люди массово изменили свое мнение, когда они реагируют на изменение значения сигнала, поскольку каждый принявший сигнал увеличивает его репутационную стоимость для всех, кто еще не поступил так же.