– Заранее это неизвестно. Возможно, если бы тыпостарался, то смог бы. Но скорее всего, вызвав его, ты не смог бы от негоизбавиться. Здесь-то и кроется эта старая западня. Петир, я никогда неблагословлю тебя на вызывание духов. Ты слышишь, что я говорю?

– Да, Рёмер, – ответил я со своим обычнымпослушанием.

Но он знал, что мое сердце было поколеблено и завоеваноДеборой, словно она околдовала меня. В действительности же оно не былооколдовано, оно было сильнее, чем прежде.

– Теперь мы не в силах помочь этой женщине, –заявил Рёмер. – Так что обрати свой ум на другие занятия.

Я изо всех сил старался подчиняться его приказу. Тем неменее я не мог не знать, что к Деборе сватаются многочисленные иностранцызнатного происхождения. Благосостояние ее было таким обширным и прочным, чтоникому и в голову не приходило спросить о его источнике или поинтересоваться, авсегда ли она была богата. Обучение Деборы продвигалось с большой скоростью,она была всецело предана Юдифи де Вильде и ее отцу и, позволяя появляться всвоем доме различным претендентам на ее руку, выходить замуж не торопилась.

Кончилось тем, что один из женихов увез ее!

Я так и не знал ни того, за кого она вышла замуж, ни гдепроисходило бракосочетание. Я видел Дебору только один раз, и тогда я не зналтого, что знаю сейчас. Возможно, то была ее последняя ночь перед отъездом изАмстердама.

Я был разбужен посреди ночи каким-то звуком, раздавшимся состороны окна. Я сообразил, что это равномерное постукивание по стеклу не моглобыть природным звуком. Я встал и подошел к окну, чтобы посмотреть, не забралсяли на крышу какой-нибудь сорванец или мошенник. Как-никак, моя комнатанаходилась на пятом этаже, поскольку в ордене я был лишь немногим старшеобычного мальчишки, отчего располагал скромным, но очень уютным жильем.

Окно было заперто и не носило следов повреждения. Но внизу,на набережной канала, стояла одинокая женская фигура в черном одеянии, которая,как мне показалось, пристально вглядывалась в мое окно. Когда я открыл его,женщина рукой сделала мне знак, чтобы я спускался.

Я знал, что это Дебора. Но у меня внутри все ходило ходуном,словно в мою комнату проник некий суккуб, стащил с меня одеяло и принялсятерзать мое тело.

Чтобы не нарваться на расспросы, я тихо выскользнул наулицу. Дебора все так же стояла, ожидая меня, и зеленый изумруд на ее шеемигал, будто громадный глаз. Она повела меня по боковым улочкам к себе домой.

Тут, Стефан, мне показалось, что я сплю. Но я совсем нехотел, чтобы этот сон окончился. Рядом с Деборой я не увидел ни служанки, нилакея. Она пришла ко мне одна, что, должен заметить, ночью в Амстердаме нестоль опасно, как может быть где-либо в другом месте. Однако этого оказалосьдостаточно, чтобы во мне забурлила кровь: видеть Дебору настолько незащищенной,такой решительной, таинственной, цепляющейся за мой рукав и умоляющей меня идтибыстрее.

Ах, до чего же богатой была обстановка в ее доме, какимитолстыми были ее многочисленные ковры и какими красивыми – паркетные полы.Пройдя мимо предметов из серебра и тонкого фарфора, стоявших за сверкающимистеклами шкафов, она повлекла меня наверх, в ее спальню, где стояла кровать,покрытая зеленым бархатом.

– Петир, завтра я выхожу замуж, – сказала она.

– Тогда зачем ты привела меня сюда? – спросил я.

Но, Стефан, меня трясло от желания. Когда Дебора расстегнуласвою верхнюю одежду и сбросила ее на пол и я увидел ее полные груди, стянутыеплотными кружевами платья, мне до безумия захотелось их коснуться, хотя я недвинулся с места. Меня подогревало даже зрелище ее плотно затянутой талии,белой шеи и круглых плеч. Не было ни единой частички ее тела, которой бы я нежаждал. Я был как неистовый зверь в клетке.

– Петир, – произнесла Дебора, глядя мне вглаза. – Я знаю, что ты отдал камни своему ордену и ничего не оставилсебе. Так позволь мне сейчас дать тебе то, чего тебе хотелось во время нашегодолгого путешествия сюда и что по своей большой деликатности ты не взял тогда.

– Но, Дебора, почему ты это делаешь? – спросил я,намереваясь не давать ей ни малейшего повода.

В ее глазах застыла боль, и я видел, что она сильнорасстроена.

– Потому что я этого хочу, Петир, – вдруг сказалаона и, обвив меня руками, стала целовать. – Оставь Таламаску, Петир, иуедем со мной. Будь моим мужем, и я не выйду за того человека.

– И все же почему тебе хочется этого от меня? –снова спросил я.

Она грустно и горестно засмеялась:

– Мне очень недостает твоего понимания, Петир. Мненедостает того, от кого мне не нужно ничего скрывать. Мы ведьмы, Петир,принадлежим ли мы Богу или дьяволу. Мы с тобой оба ведьмы.

О, как блеснули ее глаза, когда она произносила эти слова,каким явным был ее триумф и вместе с тем – каким горьким. На мгновение Дебораплотно стиснула зубы. Потом она протянула руки и погладила мне лицо и шею,отчего мое неистовство только возросло.

– Ты же знаешь, что хочешь меня, Петир, как всегда этознал. Тогда почему бы тебе не решиться? Пойдем со мной. Если Таламаска неотпустит тебя, мы покинем Амстердам. Мы исчезнем вместе. Нет ничего, что я немогла бы сделать для тебя. Я дам тебе все, только будь со мной и позволь мнебыть рядом и больше не бояться. С тобой я могу говорить о том, кто я и чтослучилось с моей матерью. Тебе, Петир, я могу рассказать обо всем, что тревожитменя, и тебя я никогда не испугаюсь.

При этих словах ее лицо погрустнело и из глаз полилисьслезы.

– Мой молодой муж красив. В нем есть все, о чем ямечтала, когда сидела, чумазая и босоногая, на пороге своей хижины. Он – граф,который возвращался к себе в замок. Теперь он повезет туда меня, хотя его замоки в другой стране. Я как будто попала в одну из сказок, которые рассказываламоя мать. Я буду графиней, и сказка превратится в быль.

Но знаешь, Петир, я одновременно люблю и не люблю его. Ты –первый мужчина, которого я полюбила. Ты привез меня сюда. Ты видел костер, впламени которого погибла моя мать. Ты отмыл меня, кормил и одевал, когда я былане в состоянии делать это сама…

После этих ее слов я оставил всякую надежду покинутькомнату, не овладев Деборой. Однако я был настолько заворожен малейшимдвижением ее ресниц или крошечной ямочкой на щеке, что позволил Деборе увлечьменя не на кровать, а на ковер перед маленьким камином. Здесь, в тепле имерцающем свете поленьев, она начала рассказывать мне о своих горестях.