Чуть раньше возникли вопросы (семантического свойства):

— Наверняка имеется в виду колония, правда?

— Это что-то из жизни прокаженных.

— Тут со всей определенностью сказано: «коллекция пигмеев».

Слово взял Кэддок — и ненавязчиво сместил акценты:

— Пигмей — от латинского pygmaeus. Ростом менее пятидесяти семи дюймов — то есть ста пятидесяти сантиметров. Пигмоиды, разумеется, несколько повыше. Поют песни, изображают пантомимы. О загробной жизни не задумываются.

— Малявки, — снова кивнул Дуг.

Шейла спросила про отравленные стрелы.

Дуг покачал головой.

— В наше время уже нет. Это все в прошлом. Скорее всего, выяснится, что их подкармливает правительство, вроде как аборигенов.

На протяжении всего пути Филип Норт пребывал в приятном оцепенении, глядя в окно на трепещущие травы и смазанные терновые деревья, внезапно разверзшиеся древние овраги и скругленные выветренные холмы — вспоминая иные времена в иных землях. Тут и там струйки дыма выдавали спрятавшуюся под кронами деревушку; на холмах виднелись крытые соломой хижины-мазанки, обожженные солнцем, как сама земля. Здесь водитель избрал иную политику: переключился на нейтралку, направляя автобус вниз по пологим и даже по крутым холмам. Но пока остальные судили да рядили и вцеплялись в опоры впереди стоящего кресла, Норт довольно откинулся назад, погрузившись в отрадную неопределенность. За горами медленно летели громадные птицы и начинались безмолвные леса. Земля изменила цвет на черный, при виде гниющих листьев на обочине пассажиры неуютно поежились. Переключившись на низшую передачу — адажио, — автобус катил по мелодичной тропке, то ныряя в тень, то выныривая в солнечные лучи и, в некотором смысле, дублируя свой собственный полосатый окрас, но постепенно черноты стало больше, чем света; и вот наконец солнце вовсе исчезло, отгородилось плотной кровлей из листьев над головой и позади. Туристы оказались в туннеле из корней и листьев, спутанных, гниющих, сочащихся влагой. Колеса заскользили на рыхлом перегное — и замерли.

В лесу царила тишина; нарушали ее разве что хруст трухлявой ветки, да какой-нибудь несъедобный плод с глухим стуком падал в траву.

Дуг, в бермудах и длинных белых носках (ни дать ни взять сужающийся кверху конус), запрыгал по земле: футболист разогревался.

— Шшш, — шикнула на него жена.

По ощущению лес походил на библиотеку или огромную картинную галерею. Все замечания отпускались разве что шепотом. («Пиявок берегитесь!» — «Кого-кого?») Идя за водителем по еле заметной тропке, Гэрри Атлас пронзительно завопил, изображая Тарзана:

— Оу-ой, оу-ой-ой-ой… ой-ой-ой-ой…

Клич эхом раскатился по чаще.

— Заткнись! — прошипела Саша. — Заткнись! Не смешно.

С ней согласились все, кроме водителя. Нахмурились, заозирались по сторонам, а Гэрри, нимало не смущенный, зашагал дальше.

Тропу по обе стороны обрамляли ровные вертикальные стволы — точно огромные зеленые трубы, бессчетные ряды труб, а еще встречался там некий вид дерева, что порою отращивало на себе волосы — вроде как на человеческой ноге. Чем дальше углублялась группа в чащу, тем плотнее смыкались деревья; они множились в числе и отделялись друг от друга глубокими тенями и длинными лучами света. Теперь туристы вынуждены были идти цепочкой по одному и все чаще протискиваться боком. Леону Кэддоку приходилось тяжко: одной рукой он вцепился в пояс Гвен, другой — прикрывал заряженный фотоаппарат.

Водитель тропу, похоже, знал; но то и дело кто-нибудь засматривался назад — и поскальзывался. Борелли, следуя за Луизой, улыбался: ох, не надевала бы она этих моднючих сандалий на высоких каблуках! А еще сумочку из змеиной кожи с собой прихватила! Высоко над головой верещали и перепрыгивали с ветки на ветку мартышки — словно скользящие призраки. Но группа уже к ним попривыкла и теперь напряженно высматривала пигмеев, хоть одного-единственного, неважно, мужчину или женщину.

— Не следовало мне сюда приезжать, — пробормотал Норт. — Нет, ничего, — заверил он Сашу. — Это я сам с собой разговариваю: всякий вздор несу.

Туристы остановились под огромным деревом, росшим посреди тропы; водитель терпеливо ждал. Борелли указал тростью на глубоко прорезанные, еще влажные буквы:

ДЖЕК О'ТУЛ

ЧЕМПИОН МИРА ПО ТОПОРУ

(АВСТРАЛИЯ)

— Кто-то побывал здесь до нас, — прошептал Атлас, вращая глазами туда-сюда.

Все облегченно рассмеялись. Так бывает, когда в уединенном местечке для пикника в глубинке вдруг найдешь пустую пачку из-под сигарет. Едва ли не в первый раз Саша оглянулась по сторонам — и увидела, как между стволами спикировала вниз разноцветная птица.

— Я разочарована, — надула губки Саша. — Я-то думала, мы в стороне от нахоженных троп.

— Вечно она всем недовольна, — сообщила ее подруга Вайолет.

Водитель ждал; на лбу его и носу проступала испарина.

— Парень был — молодчага, — объяснил Каткарт Саше. — Я своими глазами видел, как Джек О'Тул в один день «сделал» канадца и шведа, обоих сразу. И в придачу — выпендрежника-калифорнийца, который за тридевять земель приехал. С Джеком никто равняться не мог.

Королевская пасхальная выставка, вот что это было: Сидней, 1956 год. О'Тул в белой майке. В белых хлопчатобумажных брюках. В белых пляжных туфлях. Ручищи — что два окорока! Поджарый зад и бока. Рыжий швед, помнится, был стрижен под «ежик» и в дурацкой клетчатой рубашке. Удары быстрые, с коротким размахом; но долго не продержался. Победил О'Тул. На какое-то время его имя стало в Австралии притчей во языцех.

— Кому придет в голову…

— У нас один парень работал, так он Джека лично знал, — продолжал Каткарт. — Говорил, Джек — парень свой в доску. Ничуть не зазнался.

Прижавшись ухом к стволу — так «медвежатник» сейфы взламывает. — Кэддок проследил очертания заглавных букв кончиками пальцев.

— Надпись свежая. И еще лет сто продержится.

— Забавно, — рассмеялся Борелли. — Австралия в самом сердце Африки. Мы столкнулись с самым что ни на есть вероломным империализмом. Как говорится — национальная гордость далеко заведет. И кто бы такого ожидал, доктор?

— Но ведь вырезать надписи на деревьях — это в лучших традициях наших путешественников, — парировал Норт.

— Вы правы! Убедили! — рассмеялся Борелли.

— Ну и чушь же они несут, — откомментировала миссис Каткарт.

Дуг кивнул. Поднес к глазам бинокль и неспешно оглядел деревья. Кэддок шагнул назад и по-быстрому снял несколько кадров.

— Такое чудесное, могучее дерево, — оглянулась через плечо Луиза, когда группа уже стронулась с места. — Как не стыдно.

За мостиком, сплетенным из вьющихся лиан, тропа расширилась и вывела к грубому дольмену, сооруженному из древесных стволов. Джеральд, идущий рядом с водителем, немедленно состроил обиженную гримасу. На поляне стоял приземистый белый дом, строго выдержанный в стиле Баухауз,[14]он же — «коробка», в данном случае — в горизонтальном положении. Между домом и вздымающимися алчными джунглями протянулись ровные, под прямым углом проложенные дорожки и выкошенные лужайки.