— Что? — недоуменно обращаюсь к девушке.

— Раз вы его не впускали, значит он обидел Вас. Простите его. Он любит вас, глаза не врут. Он сильно за вас испугался.

Я не вдаюсь в подробности, в детальное раскрытие своих личных отношений со своим общепринятым всеми супругом. И без единого слова, подтверждающего высказанные медсестрой предположения, я спешу разуверить себя в том, что что-то снова начинает во мне просыпаться. Но многое в его поведении становится для этого помехой. Дэвид продолжал приходить ко мне, даже после прочитанного. Мой пазл начинает расходиться. Разве человек, который, поиграв и выкинув игрушку из-за ненужности, поднимает её вновь? Разве игра не заканчивается, когда что-то коснулось земли? Почему убеждение, что я ушла, начинает сменяться тем, что я и вправду сбежала.

Надеюсь, что скоро и мне приоткроются занавесы закулисья. Осталось ждать немного, нас разделяет всего один этаж, который я быстро преодолеваю.

Двери лифта открываются, и Дэвид в зоне видимости. Сидя в кресле, он теребит нервно волосы и лихорадочно постукивает ногой. Его волнение пронизывает меня на расстоянии. Однако с сокращением дистанции я возвращаюсь в прежнюю форму, и моя маленькая живущая во мне язвочка очнулась и начала пробиваться наружу. Пусть Дэвид видит, что я успешно иду на поправку.

— Наверно заждался меня, милый? — Вот, такой я человек: могу ровным тоном сказать то, что нестерпимо слышать моему сердцу. Я защищаюсь от него как умею.

— Тебе не стоит переживать, могу хоть семь лет ждать? Поверишь, мм? — Дэвид, метнув бровь вверх, ждёт ответки. Но я решила припасти свой лучший сарказм для нас двоих.

— Поехали домой. — Наклонившись к нему, тихо шепчу, чтоб слышал только он, — У тебя наверно отличная квартирка муженёк.

Раз приехал, пусть меня и довезёт. Не пропадать же его добру.

Дэвид, открыв дверь машины с пассажирской стороны, терпеливо ждёт, пока я важнически усаживаю свою задницу в кресло. Скорее переигрываю, да и ладно, джульярдскую школу ведь не оканчивала, поэтому пусть не строго судит.

Перед тем как закрыть дверь, Дэвид наклоняется очень близко ко мне, едва его нос не касается моей щеки, и проговаривает слишком медленно, отделяя каждое слово друг от друга,

— Пора совместно переписать наш роман, много вымысла в конце.

Сказанное им обрело серьёзность, когда я поняла, что автомобиль движется в сторону Международного аэропорта имени Джона Кеннеди.

— Дэвид, может объяснишь, что это все значит?

— Мы летим домой.

— Действительно? Но тогда ладно. — Посмотрев на него притворной мягкостью, я отвернулась к окну и уставилась в одну точку. Собрав в неё всю ярость и злость, отлепляю свой взгляд от стекла и сбрасываю всё на него. — На что ты надеешься, Дэвид? Что, прилетев, я не захочу улетать? Что что-то ёкнет? «Мы» исчезло. У меня своя жизнь, у тебя своя. Познакомившись ещё раз с тобой, я к себе внутрь в гости не позову. Гостеприимство — не про меня. Разворачивай машину, либо останови её, и я выйду.

Дэвид притормозил, но двери с блокировки не снимает, говоря тем самым, что выбирает третий не предложенный мною вариант — продолжить путь. Однако он не утаивает причину необходимости такого визита.

— Только по поводу применения «мы» споришь? Отлично, переживу! Значит, наш Сан-Франциско по-прежнему является тебе домом, и мне не показалось в ресторане. Это меня не может не радовать, поскольку именно там хранятся недостающие в твоём дневнике ответы на все наши вопросы. Моя очередь вложить туда исписанные мною листочки. Если уж начали, то доведём это до конца?

Дэвид просит дать ему всего неделю. И он оставит меня, если я этого сама захочу. Думаю, за 7 дней мой мир сильно не пошатнется.

Птичка так устала сидеть в клетке вне воли, что бессонница её уж точно не потревожит. Самолёт ещё не успел взлететь, как её обмякшее тело безмолвно притулилось ко мне. Моё счастье сладко спало на моём плече. Я жадно вдыхал её аромат, тот же лавандовый: такой насыщено глубокий, сочетающий в себе лёгкие цветочные нотки с сильным воздействующим эффектом, умиротворяющим сознание. Окутанный в чувства спокойствия и безмятежности ты становишься одурманенным и химически зависимым. Мне не удалось сомкнуть глаз. Полёт длился семь часов — семь сладких часов.

У аэропорта нас поджидали двое моих давних приятелей, с одним из которых Амели была тесно знакома. Я заранее попросил Майкла подогнать в день нашего прилёта моего неукротимого чёрного старичка. Dodge Charger — мой первенец. И мысли о его продаже не возникали. Металл этой малышки несёт много памяти обо мне, о нас. И каково же было удивление Амели вновь увидеть её. Она с криком «Да ладно? Не может быть!» вкупе с бесчисленно несвязанными словами подбежала к машине и, сев в салон автомобиля, без промедления начала осматриваться. Облокотившись локтями на крышу авто, я опустил голову вниз и смотрел прямо на неё. Вглядевшись, я поймал её растерянный взгляд, появившуюся неловкость в движениях. Реакция Амели такая же, как и у всех.

— Тут же всё… И даже… — Амели обратилась ко мне, — Ничего?

— Абсолютно. Никогда. — Наши качающиеся на цепочке счастливые лица вновь притянули к себе моё внимание. — Я бы не смог.

Я и вправду ничего в ней не трогал. Всё так, как и прежде: брелок-фотоплёнка с нашими снимками; подушка антистресс пандочка, которую Амели подарила мне со словами «красный светофор — это повод вспомнить меня, на этот случай дарю тебе чудесную игрушку-обнимашку»; сердце на лобовом стекле, нарисованное ею красной губной помадой. Амели всегда пользовалась своей вседозволенностью. Максимум на что я был горазд — отшлёпать её вредную несносную задницу. Это было моё любимое занятие на досуге.

Закрыв пассажирскую дверь, я забираю у друга ключи от машины и занимаю водительское место. Не дожидаясь цепочных вопросов: куда поедем? где остановимся? что будем делать? — я сразу извещаю Амели, что в Сан-Франциско у меня дом и что туда мы направляемся умывать личики и намыливать попки, предварительно обогатив желудки необходимыми компонентами, а также благополучно выспаться. Последнее больше относится ко мне, поскольку стекающие по моей футболке слюни Амели в самолёте свидетельствуют о её прекрасном путешествии в мир сновидений. Но и ей не помешает немного вздремнуть. Завтра с утра нас ждёт курочка наседка со своим птенчиком. Да, Кендра наконец родила. Честное слово, я решил, что она уже передумала. Только Амели эта новость не совсем понравилась, вернее, она на отрез отказалась ехать со мной. Однако долго убеждать мне не пришлось. Приехав домой, я представил Амели вещественное доказательство того, что её там очень ждут. Ждут всем сердцем и всей любовью, накопившейся за ушедшие, несовместно проведенные годы. Кендра оставила голосовое сообщение, предназначенное подруге:

«Если братец все же умудрится тебя заполучить в качестве попутчика, ей богу назову сына в его честь». Смешок сменяется затишьем, глубокий вдох, выдох «Я соскучилась Ами, приезжай… пожалуйста».