- Да? Правда? - Густав так и расцвел. Перебросив полотенце через плечо, он засеменил за инквизитором, как преданный пес. - Всегда мечтал стать грозным, таким, как вы. Одного вашего появления достаточно было, чтоб все разбежались, как тараканы! Наверное, быть инквизитором здорово…

- И не мечтай даже, - холодно ответил Тристан, и Густав тотчас обиженно надулся:

- Это потому, что я чихуа? - проговорил он обиженно. - Был бы волком, вы б меня приняли в инквизиторы?

- Глупый, - Тристан неодобрительно покосился на него. - Это тут причем? В инквизиторы берут не за анимагическую форму, а за желание души. В сердце твоем должно жить желание справедливости.  

- Оно там живет! - радостно воскликнул Густав, скача вслед за Тристаном по ступенькам лестницы. - Ей-же богу, живет!

- Инквизиторский труд, - поучительно произнес Тристан, - очень опасное дело и кровавое.

- Так попробуйте меня в деле! Я не струшу!

- Не струсишь - в этом я уверен, - произнес Тристан, с удивлением качнув головой. - Чихуахуа на Пожирателей, м-да… но одной смелости маловато.

- А еще? Что еще надо? - не отставал Густав, и Тристан с удивлением обернулся к нему.

- Ты серьезно? - произнес он. - Ты правда просишься в Орден?

Густав с жаром закивал.

- Да и кто ж, как не вы, туда может принять! - выпалил он. - Вы же Тристан Пилигрим, Первый! Я о вас кое-что знаю.

- Никто не знает - а ты знаешь? - удивился Тристан.

- Я читал книги, - признался Густав. - Те, что Патрик велел сжечь на городской площади.

- Но ты их не сжег? - уточнил Тристан.

- Нет, конечно, - ответил Густав. - Бросил в огонь мешки с тряпками и старыми газетами. А в книгах были написаны заклятья… и кое-что об инквизиторе Тристане Пилигриме.

Тристан сжал губы, пристально заглянул в преданные мальчишечьи глаза.

- А ты действительно смелый, маленький оборотень, - произнес он. - Хорошо, я  подумаю.

***

Верный Густав все же подменил свою изнемогшую хозяйку, которая почти не спала ночь, поджидая инквизитора. Впрочем, это ему было не впервой; частенько, когда хозяин поколачивал Софи, а затем отправлялся в город, молодая женщина уходила наверх, чтобы отлежаться. Тогда Густав вертелся волчком, чтобы все успеть.

Но сегодня Софи, ускользнувшая от обязанностей хозяйки, хоть и улеглась в постель, уснуть не могла. Она ворочалась, и в голове ее вспыхивали видения, одно ярче другого.

Прикосновение к инквизитору будто бы пробудило ее дар, вдохнуло в нее новые магические силы. Стило ей закрыть глаза, как видения начинали кружиться в ее голове, тревожа и мучая ее.

То она видела площадь, темное, будто грозовое небо, и Тристана под ливнем из острейших стрел-перьев.

То чудилась ей некая тайная комнатка, неплотно запертая и золотой свет, бьющий из щели между косяком и дверью. Темное это место почему-то казалось Софи очень знакомым, даже дверная ручка - бронзовая голова льва с кольцом в зубах привычно ложилась в руку, -  но как бы она не оглядывалась кругом, вспомнить, что это за дом, ей никак не удавалось.

В своем видении она толкала эту дверь, и раздавалось грозное и страшное, словно тиканье тысячи часов, биение сердец.

Они были в стеклянных баках повсюду, отнятые у хозяев, но странным образом живые. Они бились, часто и испуганно, и каждый их удар превращался в прозрачную слезу, что стекала по стенке хрустального прекрасного сосуда. Он был наполнен уже почти доверху, и там, в прозрачной, как жидкий горный хрусталь, воде, зарождалось что-то новое, что-то магическое, что-то невероятно сильное и прекрасное, такое великое, что Софи не могла ни постичь, ни рассмотреть.

Она касалась стеклянной блестящей стенки сосуда, и ее вышвыривало в другое видение, затирая темнотой комнату с сердцами.

Становилось темно и жарко, Софи беспокойно стонала и ворочалась, чувствуя, что жара навалилась на нее тяжелой плитой. Она тянулась к свету, а из света огня к ней шел Тристан.

Он был одет по-домашнему, рукава его сорочки были закатаны, как у лекаря, и весь его вид наводил на мысль, что он ухаживал за больным.

«А кто заболел? - думала Софи. - Неужто я?»

Инквизитор подходил к ней, клал руку на ее лоб, и она ощущала прохладу его пальцев. Софи стонала и пробовала пошевелиться, но у нее выходило плохо. Инквизитор касался ее магией, она чувствовала, как его сила льется в ее тело, поддерживая, унося в спасительное беспамятство.

«Это было или будет?» - думала Софи, стараясь понять, видения прошлого это или будущего. Лечил ее инквизитор? Или только будет спасать от какой-то болезни? Но ответить ей было некому. И она снова погружалась в видения, пестрые и непонятные, мучающие ее.

Очнулась Софи от того, что кто-то тряс ее за плечо, довольно грубовато, но несильно.

Разлепив тяжелые веки, она потерла глаза и увидела склонившегося над ней мужа.

«Ага, - подумала она, - инквизитора нет в гостинице, иначе Ричард ни за что не осмелился бы подойти ко мне! Что ему нужно? Явился, чтоб за косы оттаскать за то, что я сплю днем?»

Но Ричард, несмотря на то, что тряс ее бесцеремонно и требовательно, решил сыграть в хорошего и заботливого мужа.

- Милая, - сказал он с такой кислой физиономией, будто это ласковое слово щипало его за язык и кололо насквозь острыми иглами, - ты не заболела ли? Спала так беспокойно, стонала и кричала…

«Ага, - подумала Софи, пристально глядя в неестественно доброе, чересчур заботливое лицо Ричарда. - Кричала. Интересно, что я такого выкрикнула, что он поспешил ко мне? Секрет, где отец припрятал мое приданое? Или… имя инквизитора?!»

В самом деле, такая заботливость для Ричарда была неестественна. Зимой Софи сильно простудись и три дня не поднималась с постели. Так питье и лекарства ей подносил избегавшийся, валящийся с ног Густав. Муж пришел проведать ее лишь однажды, когда она уже шла на поправку, и доктор, уходя от больной, сказал Ричарду, что она не заразна.

И то Ричард глянул на жену лишь издали, из раскрытых дверей, на всякий случай зажимая рот и нос платком, чтоб не подхватить заразу.

А тут такая забота!

Приревновал? Не произнесла ли она часом имени Тристана, не позвала ли его в бреду?

- Что тебе нужно, - грубовато ответила Софи, поднимаясь с постели.

Ее шатнуло, постель эта явилась ей в видениях, наложившись на реальность.

Она была разобрана и смята, подушки расползлись, сплющенные, раскиданные. А в простынях, остывая после любви, лежали они с Тристаном. Обнаженные и уставшие. Обнявшиеся, ласкающиеся.

Софи снова застонала, отчаянно и громко, вцепившись руками в спинку кровати, чтоб не упасть. Ноги ее подгибались, видение настойчиво витало над головой. Софи чувствовала привычный запах мужа - табак, мята и пыль, - но и вкус языка Тристана на своем языке, его мягкие волнующие прикосновения чувствовала отчетливо, как будто он был тут сам и целовал ее так, как никогда не целовал муж, Ричард.