– В этом что, вся больница участвует?

– Администрация не имеет к этому отношения. Знает кое-кто из врачей и, конечно же, сестры. Свидетельство о смерти нам, само собой, не выпишут, но если кто-нибудь явится с расспросами, сестры ответят, что сведения об умерших не предоставляются, они могут сообщить только то, что труп забрала погребальная контора.

– Погодите, погодите!

– А вы дадите в газету объявление: такого-то числа Амелита Соза была кремирована. Знакомых у нее здесь нет, так что спрашивать о ней будет только сам полковник или подставные лица.

– Мы дадим объявление?

– Ну, обычно ведь погребальные конторы берут это на себя. Я оплачу расходы.

– Во что вы меня втягиваете?

– Мне кажется, вам абсолютно ничего не грозит, – фыркнула она.

– Да я не о физической опасности говорю.

– Сестра Тереза Виктория обсудила это с мистером Мулленом… – Но эти слова монахиня произнесла уже не столь уверенно. – Так она мне сказала.

– Она все ему рассказала?

– Может быть, она не посвящала его в детали.

– А может быть, и вовсе ничего не говорила? Вы хоть отдаете себе отчет, что все это противозаконно?

– Послушайте! – возмутилась она. – Этот человек намерен убить ни в чем не повинную девушку, а вы тут рассуждаете, допустимо ли размещать в газете объявление о смерти? Я вас правильно поняла?

Крепко она ему врезала. Джеку это даже понравилось.

– Ладно, – уступил он. – В тюрьму за это не посадят.

– В этом вы знаток.

– Ага, – мирно кивнул он.

– Что вы еще хотите знать? – спросила она. Подумав, он спросил – откровенность за откровенность:

– А к полковнику вы согласились бы притронуться – или побрезговали бы?

Она еле заметно улыбнулась.

– Развлекаетесь, да?

– Самую малость, – признал Джек, тоже чуть улыбнувшись. – Как его звать, этого полковника?

– Дагоберто Годой.

– Жирный, с маленькими усиками?

– Усики у него есть, но он в хорошей форме, можно сказать, красавец.

– Вот как! – откликнулся Джек.

Он вывез Амелиту Соза из морга на тележке, в застегнутом пластиковом пакете, словно труп. Провез ее мимо пустых машин, припаркованных позади больничного корпуса, и добрался до катафалка.

Заднюю дверь катафалка он оставил открытой, подножку выдвинул. Нажимая на ручки, Джек втащил тележку на подножку – сперва передние колеса тележки, а затем и задние подогнулись, и она удобно проскользнула вовнутрь. Он захлопнул заднюю дверь и щелкнул кнопкой, запирая ее.

Тем временем сестра Люси в своих роскошных джинсах от Кельвина Кляйна и туфлях на каблуках беседовала с врачом, побывавшим в Никарагуа, и с двумя монахинями. Та низкорослая старушенция с кривыми ногами – сестра Тереза Виктория – работает здесь уже полвека. Джек стоял на месте, глядя в сторону и сложив руки за спиной – исполненная терпения поза гробовщика, темный костюм, все как полагается. «Покойница» оказалась симпатичной девушкой, совсем не похожей на прокаженных, которых он видал на картинках. Джеку пришлось притрагиваться к ней, застегивая молнию на пластиковом мешке, да еще и поправлять на ней цветастую блузку – складки так и норовили попасть в молнию. Никаких коричневых пятен ни на лице, ни на руках. Джек еще раз глянул в сторону сестры Люси, неторопливо подошел к кабине, уселся на водительское место. Включил двигатель, пару раз газанул. Дверца с другой стороны кабины отворилась, и сестра Люси скользнула на пассажирское сиденье.

– Не хотел вас торопить, но Амелите не слишком-то удобно лежать в пластиковом пакете.

– О, боже! – Она поспешно повернулась на сиденье.

– Погодите. Надо выехать за ворота.

– Дышать-то она может?

– Думаю, воздуха ей вполне хватает.

С подъездной дорожки, тянувшейся вдоль фасада больницы, выехала машина и пристроилась позади катафалка. К тому времени, когда они добрались до главных ворот, друг за другом ехало уже три машины. Джек изучал их в зеркало заднего вида.

– Теперь можно. Давайте!

Сестра Люси опустила стеклянную перегородку, отделявшую кабину от задней части катафалка, привстала на колени, развернулась всем корпусом, стараясь дотянуться до пластикового мешка.

– Достали?

– Еле-еле.

– Подтяните каталку на себя.

– Есть! – отозвалась монахиня и заговорила по-испански со своей подопечной, перегибаясь через спинку сиденья. Льняной пиджак поехал вверх, Джек получил полную возможность любоваться изгибом бедра, подчеркнутым тугими джинсами. Джек покосился на изящные круглые очертания бедра и попки, стараясь не таращиться чересчур откровенно. Вот это да! Она говорит, надо трогать людей, прикасаться к ним – а что, если он сейчас дотронется до нее? Тут есть что потрогать. Любую знакомую девчонку Джек мог бы шлепнуть шутя, если б она вот так перегнулась через спинку сиденья. Она бы сказала что-нибудь вроде: «Эй!», «Да ну тебя!», и только. Ничего особенного. Дружеский шлепок. Можно даже ущипнуть слегка.

Уставившись перед собой на дорогу, Джек начал мысленно прокручивать те два фильма, что поназывали по телику на прошлой неделе. В первом Ричард Бертон с двумя другими парнями и Джоан Коллинз плывут на спасательном плотике. Их судно торпедировала японская подлодка. Джоан вроде бы положила глаз на Ричарда, но держит его на расстоянии, несмотря на все его заходы, а Ричард никак в толк не возьмет, почему эта девица в странном белом балахоне никак не поддается. Только в самом конце выясняется, что Джоан Коллинз монахиня, а этот белый балахон – нижнее белье, которое носят монахини, как его бишь, подрясник, что ли? Джоан Коллинз снялась в этом фильме совсем молодой. Во втором фильме Дебора Керр оказалась на острове в Тихом океане с американским морячком, его играет Роберт Митчем. Идет война, Дебора в снежно-белом платье монахини, так красиво обрамляющем ее лицо (носик просто загляденье!). Оба прячутся в пещере от япошек. Наплыв: Дебора и Роберт вдвоем, смотрят друг на друга. Сразу видно, что рано или поздно он попробует закинуть удочку, только неизвестно, как она поступит. Два фильма про монахиню и молодого парня, которые оказались вместе, сближенные опасностью. И еще: по телику сказали, что оба фильма впервые вышли на экран в 1957 году. Почему, собственно, он запомнил, что именно в 1957-м? Ему это было ни к чему, просто Джек машинально отмечает такие вещи. В 1957-м ему сровнялось двенадцать лет и он влюбился в свою классную руководительницу, сестру Мери Люсиль. Люсиль – Люси. И вот еще что. Лет десять спустя был без ума от Салли Филд (у нее такой славный маленький носик), а она играла в телесериале «Летучая монахиня», носила такой же чепец с крылышками, как и сестры милосердия, работающие в Карвиле.