Она похлопала себя по бокам в поисках ключей.

– Это черный ход. Парадная дверь выходит на Хэмптон-Корт-роуд, но со стороны дворца мы попасть сюда не можем: все ворота уже заперты – вы приехали слишком поздно, – объяснила она, продолжая шарить по карманам. – Газового освещения здесь нет. Пару лет назад жильцы просили о нем, но сочли, что опасность пожара слишком велика. А электричество чересчур дорого. И жаловаться бесполезно. Даже когда Майкл Фарадей[7], совершивший открытия в этой области, жил в пожалованном королевой доме с видом на Хэмптон-Корт-Грин, неподалеку от приемной доктора Хендерсона, у него не было электричества. И не пытайтесь отыскать в доме ванную: миссис Кэмпбелл не пожелала оплачивать ее установку. Таскать воду наверх придется ей. – Миссис Бутс кивнула в сторону Пуки, которая при этом нахмурилась. – Трудно поверить, но, когда Генрих Восьмой жил здесь, ему была подведена холодная и горячая вода.

– Возможно, миссис Кэмпбелл не имела на это средств, – предположила Минк.

– Или просто не пожелала тратить деньги. Неправильно думать, будто здешние обитатели так уж бедны, хотя Вильгельм Четвертый и назвал это место благоустроенной богадельней. Нужно иметь определенные средства, чтобы позволить себе жить во дворце, ведь приходится платить не только за обслуживание квартир и любые изменения планировки, но и за отопление, освещение, страховку, а также за дополнительный расход воды, когда приходится подавать ее при высоком давлении, если вдруг случается пожар. Некоторые леди вынуждены в конце концов отказываться от своих апартаментов, если не могут позволить себе жить здесь.

Принцесса промолчала.

– Выглядите немного удивленной, ваше высочество. Все виды платежей и обязательства перечислены в присланном вам ордере на вселение.

Минк не сразу нашлась что ответить.

– Я не всегда сразу распечатываю корреспонденцию, миссис Бутс. Однако я получила ваше письмо с уведомлением, что запрещается держать домашних животных, кроме декоративных собачек.

– Рада это слышать. Будь моя воля, я бы и комнатных собачек не позволила иметь. Достаточно того, что нам приходится мириться с этой кучей навоза у Трофейных ворот, а тут еще нужно смотреть, как бы не вляпаться в собачьи экскременты.

Пуки показала на высокую изгородь, огибающую дом.

– А это что? – спросила она, впервые за всю прогулку открыв рот.

– Лабиринт, – ответила миссис Бутс, вручая Минк ключи. – Его смотритель только что получил официальное предупреждение: на прошлой неделе кто-то не мог оттуда выбраться целых два дня. Как видно, ходил кругами, пока его в конце концов не вывели наружу.

Суббота, 19 марта 1898 г.

Проведя ночь в дурманящих снах, доктор Хендерсон взглянул в зеркало на свои непокорные кудри и решил, что настало время сменить прическу, – в Нью-Йорке в моду входят прилизанные волосы. Склонившись над фарфоровым умывальником, он медленно вылил себе на голову кувшин холодной воды, прогоняя остатки сна. Вытерев волосы полотенцем, доктор тщательно расчесал их на пробор и, взглянув на схему в журнале для джентльменов, закрепил прическу полотняными лентами. Принес начищенные башмаки из-за двери, аккуратно закрыл ее и вставил в обувь самодельные стельки из натурального каучука. Подтянув белую ночную рубашку до колен, он принялся ходить по комнате, слушая жалобный скрип под ногами.

Терапевт был настолько поглощен звуками, издаваемыми его грубой обувью, что не расслышал торопливых шагов экономки, спускающейся по лестнице. На миссис Неттлшип были черные траурные одежды, хотя прошло уже немало лет с тех пор, как ее муж утонул в Северном море. Из-под белого вдовьего чепца экономки высовывались волосы цвета ржавчины, жесткие, как конская щетка. Большими и красными, словно у мясника, руками она со свойственной ей решимостью распахнула дверь, как всегда забыв постучать. Открыв рот, миссис Неттлшип уставилась на влажные кудри доктора, ночную рубашку до колен, голые ноги, высовывающиеся из башмаков. Придя наконец в себя, она поспешно захлопнула дверь, сразу решив, что джентльмен сходит с ума от любви.

Спастись от этой женщины было невозможно.

– Доктор Хендерсон, – обратилась она к нему, – там за дверью вас ждут люди. Я сказала им, что вы не начнете прием раньше девяти в субботний день и что ни один врач не может лечить, пока не съест свою яичницу. А они мне в ответ: мол, простудятся под дождем, заболеют и умрут. Том Сэддлбек говорит, он не хочет, чтобы его кто-нибудь видел. Мол, его нос направлен не в ту сторону: показывает на северо-восток, а не на юго-запад.

Доктор раздвинул шторы и, выглянув в окно, обнаружил дворцового садовника, который держался за нос. Как заподозрил Хендерсон, тот опять подрался в пабе «Королевский герб» с кем-то из сторожей.

– Впустите их, миссис Неттлшип. Я сейчас выйду. Пожалуйста, достаньте корректор для носа, буду вам очень признателен. Это маленький деревянный зажим, который вы на прошлой неделе приняли за деталь от велосипеда. Он должен быть в нижнем ящике моего письменного стола, хотя, кажется, я видел его в гостиной рядом с гильотиной для обрезки сигар. И приготовьте яйца. Не забудьте, что я предпочитаю омлет со сливками.

Он принялся искать чистый воротничок, который мог оказаться где угодно, если учесть склонность этой женщины прятать его вещи в самых неожиданных местах. Редкая неделя проходила без того, чтобы доктор не мечтал найти замену миссис Неттлшип. Но решиться на это не мог, поскольку у вдовы, именующей себя экономкой, а на самом деле выполняющей всю работу по дому, было пятеро детей, которых надо было как-то кормить. И когда в редких случаях ей удавалось подобрать правильные ингредиенты для имбирного печенья, все негодование доктора исчезало вместе с дразнящим запахом выпечки, проникающим в приемную из-под двери.

Миссис Неттлшип появилась вскоре после того, как Хендерсон начал вести прием на Хэмптон-Корт-Грин, в красивом доме рядом с бывшим жилищем сэра Кристофера Рена, архитектора, нанятого Вильгельмом и Марией, чтобы перестроить их главные дворцовые апартаменты. Доктор купил свой дом в прошлом году, не подозревая о связанном с ним финансовом риске. Дело в том, что его бывший владелец, погрязший в долгах, незадолго до этого бросился в Темзу и утонул, как мешок с новорожденными котятами. Однако доктор надеялся, что его бизнес будет более или менее успешным, ведь поблизости находился дворец с его обитателями, имеющими родственные связи с весьма влиятельными и богатыми людьми.

Понимая, что от чрезмерной работы он может отправиться на кладбище намного раньше своих кашляющих пациентов, доктор поначалу соблюдал часы приема, обозначенные на латунной дощечке, прикрепленной к входной двери. Исключение делалось только для экстренных случаев. Однако вскоре стало ясно: Хендерсону необходимо как можно больше врачебной практики, поскольку обитатели пожалованных королевой апартаментов относились к счетам за его услуги с тем же равнодушием, что и к оплате долгов модистке. Они не только считали возможным записывать его услуги в расходы на проживание, но и вообще отказывались посещать кабинет доктора, не желая делить приемную с дурнопахнущими бедняками и плохо воспитанными солдатами. Иногда после приема он отправлялся консультировать больных на дому, что подразумевало не только дополнительный гонорар, но и более трудных для лечения пациентов: ведь представители знати склонны преувеличивать симптомы своих болезней. Однако аристократы могли оплачивать услуги доктора, но этого не делали, а бедные хотели платить, но не имели на это средств. Поэтому он нередко выводил по ночам сальдо при свете закрученной на минимум горелки, пытаясь сэкономить несколько пенсов на газе. И только пиявки в банке составляли ему компанию.