Ярина рассказала брату события последних дней.

– Чего же ты раньше молчала? – укорил Дар. – Теперь ничем нам свою невиновность не доказать. Остается уповать на справедливый княжий суд. Но я думаю, что и князь нам, пришлым, не поверит, не поможет.

– Я втравила тебя в это, – всхлипнула Ярина, – я и должна нести наказание.

Дар ответить не успел, дверь раскрылась. Вошел бобыль, бросил в угол охапку соломы.

– Вот вам подстилка.

Вышел, закрыл дверь, забренчал висячим замком.

Ярина и Дар быстренько перебрались на солому и снова прильнули друг к другу, чтобы согреться.

День тянулся муторно долго. Казалось, он не закончится никогда. Во дворе усадьбы стояла непривычная тишина. Ни единого звука не доносилось из избы.

В кладовой было не только холодно, но и сыро, и сумрачно. Небольшое окошко располагалось под самой крышей, и лучи солнца редко касались мрачных стен и пола. То и дело ребят пробирала дрожь от жуткого шуршания и писка, доносившегося до их слуха из углов. Они даже стали подозревать, что к утру обитатели усадьбы найдут только их обглоданные косточки. Оставалось надеяться, что крысы сыты бесчисленными купеческими запасами и не позарятся на двух худосочных узников.

Вечером вновь пришел бобыль, подал ребятам миски с едой. Пока они ели, все охал:

– Ох, угораздило же вас хозяевам за пазуху залезть.

– Мы не брали монеты, – не выдержал Дар.

– Кто ж взял-то? У нас до вас отродясь краж не было. Да и как же мешочек в поварне оказался тогда, а?

Брат и сестра промолчали: как бы ни было обидно, навряд ли мужчина поверит, что кто-то в доме способен на подлог.

Бобыль вздохнул, забрал пустые миски и вышел, оставив узников в кромешной темноте.

Ярина проснулась оттого, что ей послышался какой-то звук. Она толкнула брата. Дар недовольно что-то буркнул, но скрип открываемой двери и его привел в чувство. Оба насторожились. Кто-то крадучись вошел.

– Тихо, это я.

– Добрята! – обрадовалась Ярина.

– Не шумите, – осадил он, – а то всех разбудите. Выходите скорее.

Во дворе занималась заря, гася тусклые последние звезды. Брат и сестра удивились: неужели они после такого жуткого дня могли спокойно проспать всю ночь? Поистине юность безмятежна.

От избы отделилась фигура в белом и двинулась к ним. Узники отпрянули назад в кладовую.

– Не бойтесь, – предупредил Добрята, – это жена Зборка. Она вытащила у него ключи. Зборк сегодня их даже Найде не доверил.

Парень запер кладовую и перебросил ключи девице. Она ловко поймала их на лету и, прежде чем скрыться в избе, участливо произнесла:

– Не волнуйся, Добрята, я сейчас же верну их на место. Зборк и не почувствует ничего.

Девушка ушла. Ярина, Дар и Добрята вышли в огород и, перейдя его, добрались до свалки позади усадеб. Вонь от гниющих отбросов невыносимо плотно висела в воздухе, мешая дышать полной грудью.

– Я дальше не пойду, – остановился Добрята. – Когда выйдете из города, ступайте на полунощь[17]. Если снарядят погоню, то направят ее в сторону Киева, на полудень[18]. Все ведь знают, что вы туда ехать собирались.

Ярина только теперь поняла, что жених отказывается от нее.

– Добрята, ты отказываешься от данного мне слова? – возмутилась она.

Ярина никак не могла поверить, что он смалодушничал и вот так просто выпроваживает ее со двора, снимая с себя всякую ответственность за ее судьбу. А ведь он мог обратиться к отцу и поручиться за нее.

– А чего ты хотела? – рассердился парень. – Я рискую добрым именем, помогая вам. Я подвергаю опасности жену Зборка. И все ради тебя. А ты хочешь, чтобы я воровку еще своей невестой назвал?!

– Но мы ничего не брали, за нами нет никакой вины!

Добрята не стал слушать оправданий, повернулся и заспешил обратно в усадьбу, даже не попрощавшись. Обида мучительной болью отозвалась в сердце Ярины. Она считала Добряту честным и надежным человеком, а он предал ее.

Ярина с яростью сорвала с шеи бусы и швырнула их в спину жениха.

– Забирай свой поганый подарок!

Добрята даже не обернулся.

– Ярина, успокойся! – Дар схватил ее за руку. – Пойдем отсюда, а то скоро все проснутся.

Солнце взошло, когда они миновали городскую окраину и вышли на пыльную дорогу. Она уходила вдаль, петляя среди бесконечных нив, пастбищ и лугов, и терялась в лесу у самого горизонта.

В Чернигов спешили первые путники. Никто не обращал внимания на девушку и парня, стремящихся уйти как можно дальше от злополучного города.

Не передать словами, сколько страху натерпелись Ярина и Дар, убегая от возможной погони, прячась от любого всадника, замеченного издалека, пока не нашли приют в маленькой глухой веси к северу от Чернигова, с убогими избами, но доброжелательными людьми, давшими им кров и пищу за помощь в поле и в хлеву.

Лето пронеслось быстро. На деревьях незаметно пожелтели листочки. Задули холодные ветры. Постепенно Ярина и Дар почувствовали отчуждение и холодность в хозяйском отношении: лишние рты зимой были нежелательны. Напрямую выгнать хозяева их не могли, стыдясь прослыть негостеприимными, а еще хуже – жадными. Но ребятам и самим стало противно поедать задаром чужой хлеб, ведь полевые работы закончились, а с домашними делами хозяева справлялись сами.

Осень навевала грустные мысли. Дар с Яриной всерьез задумались о том, что пора покинуть добрых людей и отправляться в далекий Киев, чтобы увидеть Веселина, рассказать ему о последних днях жизни старшей сестры, о его ребенке, появиться на свет которому помешали лихие люди.

Брат с сестрой, не мешкая, собрались в дорогу, пока стояла благоприятная погода и дороги не размыло дождями. Хозяева, как водится, на людях отговаривали, а сами всунули им в руки котомки со снедью и накинули на плечи потрепанные кожухи (зима все ж грядет), которые до этого валялись на сеновале вместо подстилки. Сердобольная хозяйка аж всплакнула на прощанье и долго махала вслед.

Пока стояла сухая погода, Ярина и Дар шли ходко, ночуя в стогах сена или в заброшенных сараях, а если везло, то в лесных теплых избушках охотников, бортников, заготовителей коры.

Под Оргощем, расположенным как раз на полпути между Черниговом и Любечем, их застал в дороге дождь. Ребята еле передвигались, обходя рытвины с лужами и очищая лапти от грязи. Промозглый ветер сквозь ветхие мокрые кожухи пронизывал до костей. Вокруг, как назло, пустынное место – ни деревца, ни избушки, ни стожка.