— Они говорят, что поблизости есть колодец, сладкий от дождей в это время года, — позже сказал мне один из Амана. Он кивнул на восток, в сторону пустыни. — Они пришли напоить верблюдов в здешних колодцах после долгих месяцев засухи. Но теперь их жажда новостей пересилила обычную жажду, они не слышали о смерти твоего отца и о твоем прибытии сюда. Если ты предложишь их людям верблюдов или ножи, они присоединятся к тебе.

— Я отправлю кого-нибудь с ними поговорить. И где же мои союзники из твоего племени? — спросила я.

Мой кузен — племянник моего отца — сообщил, что союзники Хагарлат собрались числом от пяти до семи тысяч, если не больше.

— Они придут, — ответил он, засовывая в рот очередную щепоть ката, и отошел от моего костра.

— Я больше ему не верю, — сказал Макар, проскользнув в мой шатер.

Настало новолуние — прекрасная ночь для засады. Но пока что наши разведчики возвращались ни с чем.

— Потому что он северянин? — спросила я, когда мы сели, прислонившись спинами к груде седельных сумок. Я убрала пряди волос с его лица. Прикоснулась к нему впервые за долгие дни.

— Нет. Потому что он смотрит на тебя не так, как все остальные.

Я рассмеялась.

— А как он должен смотреть на меня? — Северяне были суровыми и закаленными людьми. Макар же тоже был воином и создателем воинов, но в свои двадцать пять так и не обрел того кремня, что быстро высекал бы огонь войны в сердцах других мужчин.

— Ты этого даже не сознаешь, верно? Ты из мира иного. Я никогда не видел тебя такой, как в тот день. Как я смею коснуться тебя, Дочь Алмакаха?

— Можешь и должен. — Я прислонилась к нему, и его пальцы коснулись моей щеки. Снаружи начался дождь.

— Македа…

— Теперь уже Билкис, — пробормотала я, ловя его палец губами.

— И все же я всегда буду в мыслях называть тебя Македа, даже когда ты станешь моей царицей, и долго еще после того, как ты выйдешь замуж за кого-то из благородных придворных или даже за фараона Египта. После того, как ты забудешь Пунт и меня.

Я укусила его, и сильно.

— Никогда так не говори. К тому же разве до тебя не доходили слухи? Я прокляла своего жениха, и он умер. И ты правда думаешь, что Кхалкхариб и остальные не видели, как ты заходишь и выходишь из моего шатра? Они знают, что я не девственна, даже если не знали этого раньше.

— Они быстро простят тебе то и другое, как только ты станешь их правительницей.

— Это не важно. Если не ты, то никто. — Я не стала говорить, что уже передумала по поводу клятвы о том, что никогда не стану его женой. У меня было достаточно времени, чтобы передумать.

Его смех был тихим и, как мне показалось, печальным.

— Это ты говоришь мне сейчас. Но наступит день, когда твои советники убедят тебя создать союз с кем-то более влиятельным. А если не убедят они, уговорю я.

— Ты поклялся остаться со мной.

— И я останусь, даже если мы не будем делить ложе.

— Почему ты говоришь подобное? — Неужели я так сильно ранила его в те первые ночи после нашего возвращения? — Есть и другие способы создать союз. Ты сам говорил, я умна. Неужели ты думаешь, что я могу легко — да и вообще могу — отдаться другому, зная, что ты рядом? Нет, я от тебя не откажусь.

Он молчал, когда я ложилась рядом, но это не имело значения. Со временем я докажу ему правдивость своих слов. Я не могла представить себе жизни — здесь, или в Пунте, или в любом другом месте — без него.

И все же… у меня в животе все болезненно сжалось.

— Ты наверняка обдумывал эту вероятность, — медленно проговорила я. — Вероятность того, что я буду требовать от тебя верности, даже когда стану царицей, как ты планировал для меня изначально.

— Ты действительно спрашиваешь меня о подобном?

Некоторое время тишину нарушал лишь шелест усиливающегося дождя.

И когда я так ничего и не ответила, он резко сел.

— Ты сказала, что никогда не сделаешь меня царем, и я это принял. Что стоило мне куда большего, чем ты могла бы предположить. Разве ты не видишь, как они на меня смотрят? Как твои приближенные замолкают, стоит мне подойти?

Они слишком осторожны, чтобы открыто показать презрение, но его и не скрыть, потому что я облечен твоей милостью.

— Они ревнуют!

— Пусть так, но я советовал бы тебе заключить брак по расчету, ради твоего же блага, и это притом, что хочу я лишь одного — обладать тобой! Что еще поможет тебя убедить? Я отдал тебе мою гордость, мое тело, мою жизнь!

Я подалась вперед и вцепилась в его плечи. От этих слов меня обожгло волной стыда.

— Прости меня, — попросила я. И затем, шепотом: — Прости меня.

Прошло несколько минут, и напряжение понемногу начало покидать его тело.

— Политика этих племен заражает нас обоих, — сказала я. — И мы с тобой… слишком давно спим отдельно.

Я убрала волосы, упавшие на его шею. Макар повернулся ко мне, и даже во тьме я различила вопрос в его взгляде. И оказалась в его руках, вцепившись в него вместо ответа, а плеск дождевых струй заглушил наши вздохи.

На рассвете я присоединилась к собранию вождей на широкой, поросшей кустарником поляне у самого края пустыни. Шесть каменных пирамид, грубо изображавших колонны марибского храма, говорили, что путешественники и кочевники использовали эту поляну как святилище под открытым небом.

Ниман, мой кузен, поставил перед нами связанного горного козленка.

Ниман и сам мог бы стать царем, если бы его отец пережил кампании Агабоса. Но ни один из сыновей Агабоса не выжил, уцелел только мой отец, поэтому трон перешел к нему. Козленок время от времени блеял, юные звезды его рогов слегка загибались друг к другу, формируя идеальный полумесяц над его головой.

Ниман принес еще одну вещь, которую я никогда не надеялась увидеть воочию: маркаб.

Я видела маркаб лишь как изображение побед моего деда на бронзе храмовой двери. Однако он стоял передо мной, словно вынутый из текста легенды.

Открытый ковчег из акации, украшенный золотом и страусовыми перьями — маркаб был одновременно боевым штандартом и военным трофеем.

Золотые рога поднимались по обе стороны от основания — их преувеличенно подчеркнутые изгибы напоминали о священном животном лунного бога — быке. Армия моего деда несла «корабль», как переводилось его название, с собой в битву, в ковчеге сидела девственница с обнаженной грудью, и никакое войско никакого племени никогда не могло захватить его в бою.

Лагерь накрыла тишина, как только десять мужчин подняли его над головами, а еще двадцать побежали рядом, напоминая о тех днях, когда воины приковывали себя к маркабу цепями, чтобы защищать его и сидящую в нем деву до последнего вздоха. Когда его вынесли на поляну, я увидела крепеж, благодаря которому его можно было установить на спину верблюда.