— Как, ты видел его на войне, где?! — спросил Саня.

— Да. Последний раз я видел его в Минске, где был развернут наш армейский госпиталь. В эти дни шли очень тяжелые бои по всей Белоруссии. К нам нескончаемым потоком везли раненых. Мы по десять-двенадцать часов не разгибали спины. Выручал только крепкий чай с соленой рыбой. Этому способу борьбы со сном меня научил один солдат — бывший шофер с Севера.

Ну, так вот. Старшая медсестра мне как-то раз докладывает: «Доставлен капитан Новожилов. Без сознания, ранение в шею. Состояние тяжелое». Заносят капитана, и я узнаю в нем своего брата Илью. «Но почему Новожилов? — спрашиваю я себя. — Для чего сменил фамилию?» Провожу операцию. Рана действительно была опасна. Крови он много потерял. Но все обошлось. После операции я попросил сестру позвать меня, как только капитан придет в сознание. Да, я еще обратил внимание, что пуля-то была наша, советская, от пистолета ТТ. Спросил у сестры, как бы мимоходом, откуда, мол, доставили офицера? Сестра ответила, что привезли с какой-то улицы Минска и что нашли его уже без сознания наши солдаты.

Прошли почти сутки после операции этой, и тут ночью сестра растолкала меня и тихо так говорит: «Что, доктор, пойдете к капитану? Он вроде оклемался». Иду, захожу в палату, а там человек десять раненых лежат. Как разговаривать, ведь понимаю, что с братом что-то не то? Могут услышать, и загремим к особистам, а там разговор короткий: раз, два — и в штрафбат, а еще хуже — в лагерь.

В то время я уже, слава богу, был главным хирургом госпиталя. Разбудил санитаров, приказал перенести капитана в отдельную палату. Была такая для высших офицеров, она пустовала в тот момент. Захожу. Сажусь рядом. Смотрю — открыл глаза. Говорю:

«Ну, здравствуй, брат. Узнаешь меня?»

«Да, Володя, узнаю».

«Не понял я, что за Новожилов?»

Он усмехнулся и отвечает:

«Сейчас я тебе расскажу, а ты меня, полковник, сдашь в свой НКВД».

«Ты что, Илья? Нет, конечно».

«Не верю, у тебя вон какие звезды. А Гражданская война еще не кончилась».

«Да что ты, ей-богу? Слово офицера».

«Красного офицера».

«Нет, Илья, прежде всего русского офицера».

«Ладно. Все ж ты мне брат и Орлов, наконец. Кстати, ты не забыл, кто расстрелял твоего отца, Владимир?»

«Нет, конечно».

«И ты воюешь за них».

«Нет, Илья, я воюю не за них, а за Россию и русский народ. Я оперирую их так же, как оперировал тебя».

«Так знай, брат. Ты оперировал немецкого агента, который уже не одного краснопузого комиссара послал на тот свет. Это моя память об отце. А теперь, если хочешь, можешь идти к особистам. Я за отца не раз отомстил и теперь ни о чем не жалею».

«Ты мне брат, и я дал слово офицера».

«Что ж, похвально для потомка дворянского рода Орловых».

«Но как ты, Илья, можешь воевать за немцев?»

«Немцы помогли Ленину и его компании большевиков захватить власть в России, а теперь их уничтожают. Исправление ошибок, не более того».

«Это трагедия для России, а ты говоришь о каких-то чужих ошибках. Но как ты будешь выбираться отсюда?»

Илья усмехнулся:

«Это мое дело. Вот подлечусь у тебя — и на Запад, а можно и на Восток. Запад-то слабаком оказался против русского медведя, когда того запрягли и кнута не жалеют».

«Опять служить немцам, убивать русских?»

«Как ты не поймешь, брат, что я не русских уничтожаю, а эту мразь, красных с большими звездочками на погонах, которые убили моего и твоего отца. Конечно, те, кто будет мне мешать в этом деле, тоже поплатятся головой».

«Ладно, закончим этот бесполезный разговор».

«Правильно. Каждый остался при своем. Как мать?»

«Умерла от чахотки, после того как ты пропал».

«Ты женат? Дети есть?»

«Не успел. Война помешала. Тебе что-нибудь надо?»

«Надо, брат. Найди мою форму. Там в подкладке зашиты другие мои документы, оформи меня по ним и немедленно отправь в тыловой госпиталь. Сможешь?»

«Да, смогу. Но ты пока нетранспортабелен, и рано тебя везти».

«Меня ищет Смерш, там не дураки. И лучше сдохнуть в дороге, чем у них на допросах. Или после них меня расстреляют все равно. У меня нет выбора».

«Хорошо. Но, боюсь, документы пропали, потому что одежда раненых автоматически идет на санобработку, а после — в прачечную».

«Они не должны пропасть — запаяны в целлофан».

«Ладно, найду. Что тебе еще надо?»

«Ну, если только шоколадку и спирту в дорогу, и все…»

Я сделал все, как просил брат. Пришлось пойти, конечно, на разные ухищрения и обман. Помог мой авторитет, и все в конце концов прошло гладко. Через несколько часов с первой партией транспортабельных раненых я отправил его в тыл.

— Ты его провожал? — спросил Саня.

— Да, я его проводил, и уж больше никогда не видел. Я на всю жизнь запомнил его последние слова: «Каждый из нас с тобой прав по-своему. Я выбрал семью, потому что для меня семья — это Родина. А ты выбрал Родину — без семьи. Но Родины без семьи не бывает. Я буду мстить за семью, за Родину, за род Орловых до конца».

— Так кто же прав, отец?

Владимир Кириллович задумчиво ответил:

— Не знаю. Тогда, в войну, думал, что прав я. А сейчас не знаю. Семья и Родина, как их сопоставить? Служить врагам Родины, чтобы отомстить за семью? Не знаю, Саша…

— Когда, ты говоришь, его встретил?

— В 1944-м в июле, в Минске, а что?

— Да так просто, ничего.

Саня вспомнил, конечно, по ходу рассказа отца историю Шарова и сопоставил их. Выходило, что… Неужели так могут сходиться судьбы людей? Нет, пока он ничего не хотел говорить отцу. Только еще раз спросил:

— Значит, ни о какой разведке и мечтать нечего?

Вокзал, видевший миллионы встреч и расставаний, горестных и радостных слез, слышавший вой воздушной сирены и немецких «юнкерсов», был сегодня последним местом встречи юных друзей, которые, как самое драгоценное, пронесли свою дружбу с детских лет.

И Миша Штромберг, и Саша Орлов старались не показать смятения чувств у каждого в душе. Штромберги уезжали. Уезжали туда, куда стремились тысячи евреев, надеясь найти для себя и своих детей землю обетованную — Израиль.

— Слушай, Сань, я писать не буду, так лучше для тебя. Ты ведь решил поступать в военное училище. Ну а мне край — служить в тамошней армии, а там видно будет, чем заниматься. Ведь в Израиле обязательная военная служба для юношей и девушек. Арабы, друзья СССР, наседают со всех сторон. Хотя я и сам полуараб, — Мишка хитро улыбнулся своей неотразимой восточной улыбкой.