Я непонимающе уставился на старика, а он, показывая на какие-то бумажки, вопрошал: «Это ты, это ты нарисовал?» Мне ничего не оставалось, как кивнуть, не понимая толком, куда клонит сосед. Дело в том, что я сделал небольшой чертёж храма-пирамиды, когда мы ждали автобуса на Севастопольском вокзале. И чуть-чуть заштриховал его, введя небольшие полутени, для наглядности. Получилось, в общем, неплохо…

Перед сном я этот чертёж оставил на прикроватной тумбочке. А рядом с ним – ещё два, сделанных раньше. Это замок Юсупова и замок Кичкинэ, находящийся рядом с нашей базой отдыха. Два последних я показывал вчера Сеньке, уже и не припомню с какой целью.

– Я смотрю, – послышалось пояснение соседа, – вы, юноша, серьёзно интересуетесь архитектурой?

Мне ничего не оставалось, как кивнуть головой.

– Интересуюсь, а что?

Дело в том, что я опасался любых косых взглядов в направлении моих собственных изысканий. Одно дело – промышленное строительство, которое я изучал в университете, и совсем иное – мой интерес к храмам и замкам. Это уже идеология, это скатывание в ряды врагов советского строя. А мой сосед, судя по всему, принадлежал к числу, как тогда говорили, «старых большевиков» и, скорее всего, был враждебно настроен ко всему, что хоть как-то напоминало бывший царский режим.

Мне не оставалось ничего, как быстро пояснить старику, что я учусь на строителя, а данные «строительные объекты» меня интересуют лишь как образцы каменной кладки.

– А я думал, что вас интересуют лишь девушки и вино.

Такие слова пожилого человека мне были неприятны. Уж не знаю почему… Поэтому я слегка покраснел и не нашёлся с ответом. А мой сосед продолжил:

– Да вы, молодой человек, не смущайтесь! В ваши годы лично меня интересовало именно это.

Выдержав паузу, он вдруг предложил:

– А знаете что? Не съездить ли нам в Ливадию?

– В Ливадию?

– Конечно. В царский дворец. Там действительно архитектура. Там есть что посмотреть.

Я напрягся.

– Но в Ливадию же не пускают…

Мне было известно, что в Ливадии располагался большой санаторий. А одним из его корпусов стал именно царский дворец. Это был санаторий для избранных, и к нему посторонних не подпускали на пушечный выстрел.

– Не пускают, а нас пустят! – уверенно заявил сосед.

– Но… – не сдавался я.

Мой собеседник безапелляционно рубанул по воздуху ладонью руки.

– Если хочешь увидеть дворец, быстро вставай!

Я хотел. Я с прошлого года мечтал об этом. Но давно уверил сам себя, что подобное невозможно. И вдруг такой поворот…

– Сеня! – крикнул я. – Быстро просыпайся, мы едем в Ливадию!

Мой друг засучил ногами.

– С вами тут выспишься… Вечером храпят, утром кричат. Никакого уважения.

Надо сказать, наш сосед оказался личностью сверхинтересной. Жаль, мы сразу его не «раскусили». Очевидно, на Южном берегу он бывал не раз. Потому что многое здесь знал. За то короткое время, пока добирались из базы отдыха в Ливадию, я узнал столько для себя интересного, что вмиг переменил своё несколько предвзятое отношение к этому человеку.

А вот и дворец. Великий, белый, плывущий в облаках. Царственный. Я как вкопанный остановился, не в силах отвести глаз от этого великолепия.

– Ну как? – усмехнулся наш проводник.

– Нет слов…

– То-то… – он улыбнулся. – А ты не хотел идти…

И многие годы спустя, вспоминая тот микроскопический эпизод из своей жизни, я невольно попадаю в состояние эйфории, в котором тогда оказался. Это, действительно, был царский подарок. Такое увидеть!

Корю себя за то, что моя память весьма избирательно отнеслась к данной ситуации. К сожалению, она стёрла имя этого пожилого человека. И я вынужден, говоря о нём, прибегать к иносказанию. Конечно, я называл его не «старик» или «сосед», тем более не «старый большевик», но вот как…

Мы подошли к северному фасаду, где находился центральный вход во дворец. Дальше прохода не было. На асфальте стояли высокие металлические стойки, по которым была протянута верёвка. В некоторых местах она свисала, доходя мне до пояса, но ясно было, что это черта, которую переступить или обойти невозможно. Путь в сам дворец для нас был закрыт.

Рядом с ограждением толпились люди. Это были обыкновенные зеваки, такие же, как и мы. Мне вскоре наскучило пялиться на этот вход, и я стал выбираться из толпы. Но тут же услышал голос старика:

– Куда пошёл! Вернись немедленно назад. Сейчас начнётся самое главное.

Я ничего не понял, но послушно встал на прежнее место. А через минуту-вторую к стойкам подошла представительная делегация, и её тут же пропустили во дворец.

Старик вдруг скомандовал нам:

– За ними!

Он первым перешагнул через верёвку своими длинными ногами-циркулями и оказался по ту сторону загородки. Сенька как завороженный последовал его примеру. А я замешкался. Вокруг толпились люди. Многие с удивлением и непониманием следили за нашими действиями.

Надо сказать, мы выглядели по-клоунски.

Я быстро перешагнул через верёвку, и мы втроем устремились вслед за делегацией. Сенька, смеясь, шепнул мне:

– При иных обстоятельствах нас могли расстрелять на месте, как диверсантов или провокаторов.

– Молчать! – прорычал наш старший товарищ. – Потом ещё спасибо скажете.

Войдя через тяжелые двери, мы нос к носу столкнулись с этой самой делегацией. Люди натягивали на обувь белые матерчатые тапочки без задников – обычная «униформа» посетителей музеев. Нам ничего не оставалось, как последовать их примеру. В белых тапках я почувствовал себя пингвином. Причём – русским пингвином. Дело в том, что все члены делегации говорили по-немецки. И мне они казались немецкими пингвинами. Не выдержав, я снова засмеялся. А немцы посмотрели на меня с удивлением – кто такой?

Сама экскурсия по дворцу была чрезвычайно интересной. Я с огромным наслаждением вдыхал воздух дворца, ощущая все его запахи. Мне вспомнилось прошлогоднее посещение замка Юсупова в Соколином. При всех различиях, явно что-то их объединяло. Я внутренне это чувствовал, но внятно объяснить возникшую в моём сознании общность не мог.

К сожалению, экскурсия велась на немецком языке, поэтому я ни слова не понял. Мне с Сенькой приходилось лишь строить сосредоточенные рожи и делать вид, как сильно нам нравятся пояснения экскурсовода. Со стороны подобное зрелище выглядело комедийно. И я представил себя со стороны – в белых тапках и с умной миной на лице, и ни слова не понимающий по-немецки, но как попугай повторявший за всеми: «Я… я…»

Не выдержав, я снова рассмеялся, уткнувшись в грудь Сеньки, который тоже едва сдерживал смех. Конечно, моя несдержанность выглядела как мальчишество. Но в юные годы она была простительной. Немцы покосились на меня, но ничего не сказали. Скорее всего, они подумали, что нас троих внедрили в немецкую делегацию в качестве сотрудников КГБ, чтобы наблюдать за их поведением. Но почему мы (точнее один из нас троих) вдруг начал смеяться? Может быть, он (то есть я) уловил в словах экскурсовода какой-то подтекст, игру слов или нечто такое, что действительно заставляет смеяться? Выходит, они, немцы, чего-то недопонимают…