– Что вам здесь нравится? – спросила она.

Наступило молчание, потом Поль ответил:

– Поэзия и ясновидящие пьяницы.

– Этого достаточно, чтобы жить?

Пока он вставал, не ответив, она осознала, что он хотел сказать: существует только любовь, а потом смерть; но он сдержался, потому что она была уже мертва. Позже, среди ночи, она проснулась. Было жарко. В окно сквозь неподвижные ветви деревьев она увидела луну, огромную и золотистую, и вспомнила свой сон. Сидя в поле диких ирисов, на нее смотрела лисица.

Во времена самураев на острове Садо в Японском море жил отшельник, который с утра до вечера смотрел на горизонт. Он дал обет посвятить свою жизнь этому созерцанию, погрузиться в него целиком, познать упоение оттого, что стал лишь линией между морем и небом. Однако он всегда вставал за сосной, которая перекрывала ему полный обзор, и когда у него спросили, почему он так поступает, он ответил: потому что я ничего так не боюсь, как преуспеть.

За сосной

Утром шел дождь. На фоне прозрачного неба восточные горы курились поднявшимся туманом, река отяжелела от ливня. В бледном утре, в непроницаемой серой картине, где мелькали призраки, небо и вода сливались и изничтожали друг друга в едином устремлении. Эта пустотность терзала Розу, но вырваться из нее она не могла; в адских печах люди закрывали свои зонты; не прозревающая свою жизнь, она скиталась в землях пустынных и бесплодных, как сама смерть. Эту линию фронта никогда не покинуть, подумала она, невозможно бороться с бесплотным. Вчерашние гвоздики сменили букетики ирисов в белой, как яичная скорлупа, вазе. Вид цветов отвлек ее от дождя, она приняла душ, оделась, отправилась в комнату с кленом. На мгновение ей показалось, что его ветви слагаются в крест, и на фоне черного неба она разглядела все распятия мест и времен, память о которых ненавидела. Потом виде́ние исчезло, и дерево стало мерцать. В нем больше не ощущалось голгофы, и она залюбовалась, как чудесно его усыпали кристальные жемчужины, прозрачные и дрожащие, словно застывшие на листьях. Через какое-то время она удивилась, что по-прежнему одна, и внезапная мысль об отце на кладбище заставила ее выйти из дому. Влажность обволокла ее, как слишком узкое кимоно.

Она вернулась в дом и обнаружила Сайоко в платье и плаще, с небрежно распущенными волосами и сумочкой в руках.

– Breakfast soon[46], – сказала японка.

Она исчезла. Вскоре зазвонил телефон, а затем японка вновь появилась с привычным подносом.

– Paul san meet you at temple[47], – сказала она. – Today very busy. When Rose san finish, drive with Kanto san[48].

Как в армии, насмешливо подумала Роза. С сегодняшней рыбой она справилась с трудом, чай показался отвратительным. Она встала, подошла к двери, за которой исчезла Сайоко, открыла ее.

– Could I get some coffee?[49] – спросила она.

В комнате с матовыми стенами нависал над очагом – простой квадратной дырой, откуда поднимался жар от углей, тесно лежащих в золе, – чугунный чайник, подвешенный к потолку на цепи, пропущенной через длинный ствол бамбука. Над центральной частью очага стоял треножник. Все вместе располагалось в центре небольшого помоста с татами. Вдоль стен шли большие полки с посудой. Чуть дальше под окном находились раковина, газовая плита, рабочие поверхности из мягкого камня и шкафчики с фасадами из светлого дерева. Наконец, огромное каллиграфическое изображение, написанное тушью на стене, заполняло пространство следами промчавшейся кометы. Чайник посвистывал, комната повествовала о былых ощущениях, о том обжитом, но ином мире, в котором Роза терялась; в бежевом хлопковом платье, с простой повязкой на волосах, Сайоко выглядела моложе, немного уязвимей, и Роза задумалась о ее жизни, была ли она замужем и как давно служила у отца.

– I prepare coffee[50], – сказала японка.

Роза жестом поблагодарила, хотела уже закрыть дверь.

– Monsoon is here[51], – добавила Сайоко. – I give you an umbrella later[52].

Только муссона не хватало, подумала Роза. Потом, повинуясь порыву, добавила:

– You take care of people[53].

Сайоко улыбнулась. На светлом гладком лице расцвел цветок. Роза в страхе отпрянула. Я схожу с ума, подумала она, но не смогла избавиться от виде́ния распускающегося венчика. Она прислонилась лбом к холодному стеклу; дождь не прекращался, клен ронял капли на мох; улыбка Сайоко уносила ее в другой мир, который шептал ей, что она дома.

Она не доела свой завтрак, не поднимая глаз на Сайоко, выпила кофе. У двери в сад японка протянула ей прозрачный зонтик. Роза раскрыла его, и ей понравилось смотреть на мир сквозь капли воды. В машине ей показалось, что они едут долго, сначала на запад, потом на север, до огромного паркинга перед стеной с большими деревянными воротами.

– Paul san coming soon[54], – сказал шофер, – Rose san waiting inside or outside?[55]

– Outside[56], – сказала она.

От звука падающего на зонт дождя ей стало лучше и на мгновение захотелось жить в полной и замкнутой капле, где нет «иных мест» и «иных времен», нет перспектив и желаний. Она подошла к воротам; мощенная камнем дорожка вилась меж стен храмов; она повернула обратно. Через несколько минут рядом с ней остановилось такси, оттуда вышел Поль с прозрачным зонтиком в руке.

– Простите, – сказал он, – у меня этим утром была важная сделка.

Он раскрыл свой зонт, на него опустился заблудившийся листок.

– Вы немного прогулялись?

– Нет, – сказала она. – Где мы?

– В Дайтоку-дзи, – ответил он. – Это комплекс дзен-буддистских храмов.