с родителями ждал сюрприз в виде отбитого носа, а то и всей головы, лежащей рядом с полуфигурой, которой вот-вот на выставку. На наши вопросительные взгляды он отвечал одинаково гениально: «В нашем деле не бывает неудач». Затем брал что-нибудь лежащее рядом — например, гипсовый фрагмент древнего египетского рельефа, который только что отформовали, по-деловому лил на него эпоксидку, замешивал ее с отвердителем моей любимой галтелью9 и, добавив туда мраморной пудры, зачерпнутой прямо с земли, приклеивал к бюсту отскочивший нос. Потом и рельеф, и галтель летели на землю и благополучно затаптывались. Нос держался, но появлялся тёмно-серый шов. Пудра-то была с землей!

Как-то мы с папой решили забетонировать часть двора мастерской. Для этого необходимо было снять приличный слой земли. Представьте себе: в процессе работы нашли столько инструментов, что можно было смело открывать магазин. А еще как-то, будучи под мухой, Евгений чуть было не выгнал президента Академии наук Анатолия Петровича Александрова, приехавшего позировать папе. Диалог у них был примерно такой:

— А ну-ка, дед, вали отсюдова. Чё, ссать тут удумал?

— Отнюдь. К Иулиану Митрофановичу позировать приехал.

Или вот другой случай. Одним поздним зимним вечером мы с Ростроповичем и Ирой Алаторцевой заехали в мастерскую посидеть после чопорного светского ресторанного ужина и вспомнить былое. Открывший дверь Женька почему-то кинулся целовать Славу взасос. Тот обалдел, но поддался, приняв его за моего какого-нибудь слегка сумасшедшего родственника. Когда часа через два мы уходили, Евгений вознамерился повторить трюк с поцелуем. Тут уже я помог великому музыканту избежать этого. И Ростропович, лишь издали вежливо поклонившись «меломану», уехал.

Шло время. «Ленины» стали неактуальны. Иулиан набирал мощь в области виталоформалистического анимализма. Тем временем Женя Егоров, как это часто случается с резчиками, стал позиционировать себя как скульптор. Будучи в те времена членом всяческих советов, я по блату принимал у него какие-то невообразимые гадости, помогал лепить. В мастерской появлялись молодые невыразительные резчики. Однажды пришел нормальный парень — Андрей, закончивший Строгановку. На вопрос, нет ли у нас работы по камню, я, чтобы оценить его навыки, поручил ему вырезать женский портретик, не упомянув о сроках. В тот же день появился знакомый алконавт и ворюга со двора на Большой Садовой: попросил подработку. Тоже Андрей, представьте себе. Стал клянчить. Мы с Юрой, моим помощником, придумали ему занятие: утеплить чердак стекловатой. Алконавт резво начал, а на следующий день исчез. Я написал ему записочку и попросил резчика по фамилии Тумандейкин передать, когда тот явится. Примерное содержание было таким: «Дорогой Андрей, если ты, сука, не закончишь к понедельнику начатую тобой работу, пеняй на себя. Рукав». Тумандейкин в шутку отдал записку другому Андрею, тому самому резчику из Строгановки. С тех пор его в Москве никто не видел. Такая вот штука — конкуренция. А коварный Тумандейкин тем временем уверенно становился лидером по резке камня в отдельно взятой скульптурной мастерской. Не могу не познакомить вас с этим гордым сыном чувашского народа. Говоря о себе, он часто применял это веселое выражение. Внешне был ничем не примечателен: роста ниже среднего, кареглазый, неплохого телосложения. Разве что ноги могли бы быть подлиннее и прямее. Будучи трезвым, вел себя нормально, будучи пьяным — приставал ко всем, не исключая меня, с предложением бороться. Мой друг Серёга Косоротов, который только что стал абсолютным чемпионом мира по дзюдо в тяжелом весе, тоже не избежал этой участи. Более того, Тумандейкин предлагал, чтобы мы с Серёгой выступили в тандеме против него одного. Обычно он подходил близко, щуря и так небольшие глазки и дыша луком (водку он закусывал репчатым луком), сквозь зубы тихо говорил одно и то же: «Ну что, зассали сына чувашского народа?» Надо справедливости ради сказать, что он неплохо резал мрамор, и с его помощью в мастерской было сделано несколько технически сложных скульптур. Однажды он был отправлен нами в Казахстан, в какую-то командировку. После получасового полета самолет пришлось развернуть и посадить опять в Москве, так как «гражданин Тумандейкин, находясь в нетрезвом состоянии, дебоширил, целовался с пассажирками, членами экипажа, при этом исполняя песню Газманова „Мои мысли — мои скакуны“». Нехилый штраф я заплатил за этот, увы, не увиденный мною перформанс. После этого Саша притих и пребывал в романтически печальном расположении духа. Даже чего-то отрабатывал. Но как настоящий джентльмен и ловелас раскрылся он только в США.

Работая по контракту в Америке, я сделал в шамотной глине довольно большой женский торс, сидящий в седле, — отголосок моих «Финишей». Мне нужно было перевести его в черный гранит. Я вызвал из Москвы Тумандейкина, заранее попросив его по телефону не исполнять в самолете песни Газманова. Когда он прилетел, выяснилось, что он не знает ни одного слова по-английски. Написав русскими буквами ряд выражений типа кафе, ту эгз, брэд, батер энд джем, плиз, сенк ю, мы с друзьями отправили его в маленький городок, название которого уже не вспомню. Это на севере, там принято заниматься камнем. Месяца через два, когда мы с подругой приехали в это местечко, перед нами предстал Гуру, за которым ходил хвост почитателей и фанатов. Все смотрели на него с восторгом и обожанием, обращаясь к нему на неведомом языке. «Что это за язык, Саш?» — спросили мы. «Чувашский, — не без гордости ответил он. — Но я их и русскому учу».

Скульптура наполовину была отполирована и местами сияла будто черное солнце. Около станка стоял ящик пива. Это оказалось незыблемым правилом, аксиомой: Тумандейкин питался пивом Heineken и беспрерывно курил Camel, подогревая тем самым миф о непобедимом сыне чувашского народа. Когда он вынимал из ящика очередную бутылку, руки поклонников тянулись с открывалками. Когда он зубами после специфического встряхивания пачки вытягивал очередную сигарету, к нему со всех сторон тянулись зажигалки. Инородцы не понимали, как этот русский, кардинально нарушая все правила и законы жизни, добивается подобных результатов. Ежедневно выпивая коробку пива, выкуривая пару пачек крепких сигарет, не пьянеет, не отекает, не кашляет, не имеет ни капли жира и сутками пашет. Он поведал им о жизни камня, его слоях и внутренних напряжениях, о духе человека, которым наполняется камень. Как говорится, нечего добавить к речи предыдущего оратора.

Из толпы поклонников своей красотой и приближенностью к Гуру выделялась высокая белокожая шатенка Вэнди. Дочь нью-йоркского миллионера втюрилась в Тумандейкина. Он принимал от «Вэндюхи» дорогие подарки и снисходительно разрешал себя любить. Говорят, что девочка мечтала о замужестве, но, вернувшись в Нью-Йорк, Сашка приперся к ней в шикарную квартиру на Манхэттене с сумками,