— Независимо от ситуации ты должна излучать доброту и любезность. Главное предназначение женщины — дарить миру свою бескрайнюю любовь и красоту. Всегда помни это, — величественно произнесла она, высоко подняв подбородок.

Марта, если честно, напомнила мне в тот момент не величественную даму, а веселую хиппи-старушку, обкурившуюся травкой.

— Если дадите вздремнуть, то буду излучать и дарить все что у-год-но, — промычала я и, прикрыв глаза, медленно начала погружаться в сон.

— Дорогая, ты уже готова? — с громким басом ворвался в столовую лорд Генрих.

— Я не сплю! — Резко подняла голову, которая уже успела пригреться на теплой ладони.

— Чудесно. — Отец озадаченно посмотрел на меня, а после, поправив прическу, с энтузиазмом произнес: — Раз уж ты отдохнула, с сегодняшнего дня приступим к твоему обучению. Нам многое предстоит повторить.

«Ага, о-о-очень отдохнула», — мысленно закатила глаза, понимая, что худшее еще впереди.

— Начнем с верховой езды.

— Что? — Такого я точно не ожидала и не на шутку занервничала. — П-простите, а зачем мне? Если куда поедем, и в карете ведь можно, даже нужно, — попыталась увильнуть, но тщетно.

— Это не обсуждается. После завтрака идем на конюшни.

— Но, может, для начала Марта покажет мне дом? Я еще не все вспомнила, поэтому часто путаюсь. А уже потом и займемся ездой… верховой, — как могла оттягивала неизбежное. Хотелось хотя бы морально подготовиться.

«Неужели все-таки проспорила Анжелике, и меня все же заставят залезть на лошадь? Не верю. А ведь придется, да?»

— Не возвражаю. Мадам Джеймс, займитесь этим, а после приведите Ингрид ко мне. И желательно, не затягивайте.

— Слушаюсь, милорд. — Женщина смиренно поклонилась.

Не знаю, хорошо или нет, но завтрак прошел в гробовой тишине, которая прямо-таки давила. Лорд Генрих, похоже, только одним своим присутствием мог создавать гнетущую атмосферу. Даже когда он первым покинул комнату, все еще некоторое время не решались сказать и слова.

«Да, я росла просто в чудесной обстановке. Хотя, может, так было не всегда?»

* * *

Проводя экскурсию по значимым местам и укромным уголкам поместья, мадам Джеймс также знакомила меня с его историей. Оказалось, Гердебалям он достался отнюдь не по наследству, как я наивно полагала. Родовое гнездышко семьи Уилкинсов, принадлежавшее им многие века, пошло под молоток из-за банкротства. Покойный граф Раймунд Гердебаль, дедушка Генриха, воспользовался приданым жены и вложился в этот дом. Причем удачно. Благодаря хорошему месторасположению и налаженным торговым связям, семья через пару лет окупила все траты и начала получать доход. А удачные браки на состоятельных пассиях обеспечили его сыновьям неплохую опору и поддержку. Род Гердебалей процветал. Пока однажды они не начали умирать один за одним — поспешно, стремительно. Злой рок использовал любые методы и средства, чтобы добраться до каждого, даже новорожденного.

Марта так рассказывала про поместье, будто прожила здесь не одну жизнь. Хотя в каком-то смысле это можно считать и правдой: еще ее прабабка служила семье Гердебалей, начав с обычной помощницы и закончив главной горничной; бабушка же стала личной служанкой покойной вдовствующей графини, а мать — гувернанткой графини Элейн, моей матери, которую забрала «горячая болезнь» вскоре после моего рождения. Женщины передавали и делились своим опытом со следующим поколением, давая возможность получить более достойную жизнь, чем была у них. Правда, ничто не вечно: Бог не дал мадам Джеймс детей. Но, по ее словам, сейчас она счастлива как никогда, ведь даже и не надеялась после стольких лет вернуться домой, да еще и с исчезнувшей воспитанницей. Поместье хранило истории не только графов и графинь — слуги являлись такой же неотъемлемой его частью. Но только лишь «стены» будут помнить о них, покуда сами не превратятся в пыль.

После всех мистических событий и смертей слухи были лишь вопросом времени: кто-то утверждал, что на семье лежит проклятие; кто-то говорил, что это расплата за сделку с нечистой силой; кто-то уповал на божественную кару за грехи… Марта же с легкой усмешкой сообщила, что многие даже боялись переступить порог этого места. И я, набравшись смелости, все же решила поинтересоваться о пугающей меня теме духов и призраков. Хоть Марта только одним своим невозмутимым видом смогла успокоить, но ее ответ мне тоже пришелся по душе: за долгое пребывание здесь ни она, ни ее родня ни с чем потусторонним не встречались, а различные скрипы объяснила тем, что старый дом просто давал о себе знать.

Но самое интересное началось, когда мы оказались на кухне. И это не из-за интересующей меня еды, а из-за чувства дежавю, которое просто накрыло невидимой волной. Чем дальше я заходила в комнату, тем отчетливее понимала, что уже была здесь и, кажется, что-то делала. И тело будто снова жаждало это повторить. Но что мне могло понадобится в месте, во всю забитом кухонной утварью и продуктами?

«Неужели готовила? Нет, я-то умею, просто не уверена, что та Ингрид делала это», — задумавшись, я даже и не заметила, как тело будто магнитом притянуло в конец помещения.

Покрутившись на месте, справа от себя я заметила картину, висевшую на стене за шкафчиком с приправами. Она просто завораживала и дарила некое… умиротворение. Огромное бескрайнее небо было выполнено в светлых оттенках, плавно переходящих от синего до бирюзового, от бирюзового до лавандового, от лавандового до персикового — такое буйство спокойных красок! Но это еще не самое главное. Из облаков пробивались лучи яркого, неумолимого солнца, заставляющие сиять и искриться спокойную поверхность воды, придавая картине теплое настроение. Но одна крохотная деталь заставила ощутить еще и душевный подъем — птица, уверенно взмывшая в небо. Птица, подозрительно похожая на ту, которая недавно начала меня навещать.

«Ха, не слишком ли много внимания ей уделяют? И на книгах печатают и картины посвящают. Не удивлюсь, если и скульптуры где-то завалялись. Только вот на полотне разве не было надписи? Кажется, справа в углу».

— Береги, освободи… — вслух начала подбирать слова, пытаясь вспомнить точную формулировку.

— Понравился пейзаж? — поинтересовался низкий голос из-за спины.

— Не то слово. — Я уже перестала реагировать на неожиданные появления повара.

— Какое слово? — Брови мистера Олта приподнялись, из-за чего он стал походить на мультяшного филина. Столько эмоций на его всегда непроницаемом лице мне еще не доводилось видеть.

— В смысле, картина очень красивая.

— И очень древняя. Когда я пришел сюда на службу, будучи совсем юнцом, она так и висела на этом самом месте. Я часто крутился подле нее, витая в облаках и отлынивая от работы, из-за чего не раз получал от кухаря. Который, сказать не тая, мог сам часами любоваться полотном.