Родители с детства старались не пускать Ваню на каток, усаживали за чудом влезшее в хрущовку пианино, покупали книги о композиторах и даже, выкраивая крохи из своей зарплаты, пошили мальчику фрак. Они долго не знали, что их мечты разбил Роберт Стивенсон своим романом «Остров сокровищ», который Ванечка проглотил за одну ночь. С тех пор Кружилин «заболел» пиратами, а когда подрос, понял, что их можно встретить, видимо, только в уголовном розыске…

Консерваторию он все же окончил, но захудалым дирижером (которым родители бы гордились и обсуждали бы между собой, как его зажимают бездари) быть не захотел.

Тульский понял, что его новый коллега — романтик, но издеваться не стал, так как Кружилин был парнем добрым и заводным на любую авантюру. Это Ваня, мгновенно освоившись в атмосфере отделения, предложил налепить на дверь кабинета Боцмана плакатик следующего содержания: «Взятка в размере до 25 рублей — является устной благодарностью». Дело в том, что Боцман за небольшие одолжения брал магарыч только портвейном и водкой.

После взбучки, которую устроила Кружилину в прокуратуре Яблонская за его художества при поиске небольшого бульдозера, похищенного со стройки, Ваня родил новый шедевр — на листе ватмана он начертал: «Подозреваемым является тот, кто замечен в чем-то подозрительном. Наиболее подозреваемый тот, кто ни в чем подозрительном замечен не был». Этот плакат был прикреплен над столом Тульского с помощью Токарева-младшего, проводившего в их кабинете чуть ли не столько же времени, сколько и опера.

А потом трое шалопаев налепили хулиганскую надпись и на дверь Ткачевского: «Каждый подозреваемый может стать обвиняемым. Подозрение является достаточным основанием для ареста. Арест обвиняемого является достаточным и исчерпывающим доказательством его вины».

Не симпатизировать такому юморному дирижеру было невозможно, поэтому Артем и Артур «взяли шефство» над Ваней активно помогая ему стать настоящим опером.

…Тульский и Кружилин восседали с двух сторон над задержанным. Артема в тот день в кабинете не было — у него обозначились какие-то срочные дела. А задержанным был сутенер по прозванию Брынза. Дело в том, что несколько дней назад на «пятаке», находившемся на земле Кружилина, избили и ограбили человека по фамилии Треугольников. Треугольников умер в больнице — в общем, «тяжкие телесные повреждения, повлекшие за собой смерть». Опера покумекали, покумекали и хватанули двух шмар, постоянно трудившихся на «пятаке», и Брынзу. Шмар завели в кабинет к Боцману, Брынзу — к Тульскому и Кружилину.

После нескольких ударов по голове тяжелым справочником «Почему так названы», одна из проституток стала что-то припоминать:

— А… возле остановки? Так клиент хотел нам деньги отдать не до, а после… А Брынза говорит — бабки мне! Короче, дело до рук дошло…

Услышавший это Тульский опрометью бросился обратно к себе в кабинет и прервал Кружилина, что-то объяснявшему задержанному:

— Слушай, Брынза, пиши сам явку с повинной. А? Лучше ведь тебя никто не напишет…

Ваня и Брынза удивленно открыли рты практически одновременно…

Но сознаваться Брынза не желал — кричал, что мужика помнит, что конфликт был — но бить — не бил, и все тут.

— Ну а девкам-то, девкам-то какой смысл на тебя наговаривать? — убеждал сутенера Артур.

— Да когда это было?.. Не помнят они…

— Слушай, Брынза, мы тебе сейчас все расскажем. Когда, кого, как, что у терпилы забрал. Ты признаешься, а потом в отказ. Вещи не выдашь, дескать, пропил… А у нас будет осадок, будто на тебя чужое повесили!

— А что — не так? Не хотите повесить?!

— Бры-ынза, — горестно вздохнул Тульский. — При написании чистосердечного признания веди себя спокойно и прилично. Не ковыряй в носу и ушах, не крутись на табуретке, не пей больше одного стакана, ежели чего поднесут, не плачь, не сморкайся ежесекундно. А главное — не делай больших пауз.

— Ну не бил я мужика, не бил!!! Цапнулись — и разошлись! Он, видимо, еще с кем-то…

Ваня погрозил сутенеру пальцем, как расшалившемуся первоклашке:

— Не задавайся и не думай, что все вокруг — дураки. Замени скромное «видимо» на нахальное «я уверен» и, вообще, употребляй больше личных местоимений.

Брынза свернул губы в трубочку:

— Я считаю, что…

— …Это чудовищная ошибка! — продолжил за него Тульский и ухнул задержанному по голове Уголовным кодексом — причем раза в три сильнее, чем проститутке в кабинете Боцмана. Брынза ойкнул.

Артур со вздохом бросил тяжелую книгу на стол и начал по-новой:

— Мы же не просим, чтобы ты нам «Войну и мир» написал. Коротенько: было, было дело под Полтавой… Клиент плохо себя вел — я ругнул его, он ударил, я ударил… пару раз. Он пьяный был — упал, порвал мне рубашку. Я вытащил бумажник, чтобы компенсировать… Ну — что тут такого особливого?

Тульский подсказывал Брынзе, будучи абсолютно уверенным, что принципиально все происходило именно по такой схеме. Ваня его поддержал:

— А в конце — кланяйся и благодари, благодари и кланяйся!

(Такое напутствие дал Кружилину в свое время преподаватель перед экзаменом, который проходил в малом зале филармонии).

— Ну не обувал я мужика!!! — чуть не зарыдал Брынза.

— Не обувал, значит…

Артур повел шеей и за шиворот подтащил сутенера к огромному пустому сейфу. Засунув голову Брынзы в гулкое пыльное нутро железного ящика, Тульский скомандовал:

— Ваня, давай!

Кружилин достал из-под дивана гантелю, на которой в 1938 году было выдавлено «10 кг завод им. т. Молотова», и шарахнул ею пару раз по сейфу.

Услышав адский тарарам, к ним в кабинет вбежал Боцман:

— Вы чего, охуели совсем?!

— Так не помнит ничего!

— Уши чистим!

Боцман сокрушенно покачал головой:

— Иван, ты же симфониям обучался, а не в пехотном полку на барабане наяривал… И еще… Не он это…

— Чего — «не он»? — не понял Тульский, но голову Брынзы из сейфа вытащил.

— Убил не он!

Сутенер хоть и оглох, однако же все расслышал, что нужно было — он завыл, вывернулся из лап Тульского и бросился к Боцману:

— А-ы-у!!!! Вот оно в чем дело, командир! Суки!!! Хотели труп на меня списать!!!

Боцман поморщился и вывел страдальца в коридор. Брынза доплелся до раздолбанной раковины, отвернул осклизлый кран и начал жадно глотать теплую желтую воду, одновременно булькая и бормоча:

— Куда… хлюп-хлюп… клонят… хлюп-чавк… козлы… чавк-чавк… и притом вонючие…

Боцман отвернулся от него и заглянул в кабинет к Тульскому и Кружилину:

— Не он это… Я с девками плотно поработал — не срастается… Он с ним действительно цапнулся, но и только… Его уже потом кто-то за остановкой отоварил чем-то тяжелым. Вытащил бумажник, снял ботинки — и так далее. Убивать, может, и не хотел, но человек — существо странное, можно полчаса смертным боем бить — отойдет, а бывает — с одного удара — щелк, и в дамки… Я одну девку уже отпустил. Берите для блезиру объяснение со второй — и расход. Нет. Не он это.