знакомы. Он уже загонял переживания внутрь несколькими глубокими вздохами, пытаясь успокоиться, но все еще не отпускал меня. И тут до меня дошло, что мы оба почти голые. На его плавки и мой бикини пошло ткани не больше, чем на два носовых платка. Я резко отстранилась, тут же пожалев об этом, но было поздно. Он тоже отстранился от меня — внутренне.

— Ах, боже, Макс, что вы обо мне подумаете!

— Что я думаю о вас, я оставлю при себе — пока.

— Простите меня. Я всегда сую свой нос туда, где меня не ждут. Пожалуй, я сегодня перед сном должна выпить, иначе мне будут сниться кошмары…

— Я, например?

— Нет, не вы. В смысле — вы не кошмар.

— Вы мне завтра расскажете, что вам снилось?

— Когда я все узнала про жену-алкоголичку, мне не снилось ничего. И вам желаю того же, — я повернулась, чтобы уйти.

— Кэтрин! — окликнул он меня и подал полотенце, когда я обернулась. — Спокойной ночи!

— Я тоже желаю вам спокойной ночи!

5

На следующий день я с утра начала хлопотать по хозяйству, собрала белье в стирку, протерла полы, собрала всю посуду и обмыла ее от пыли, игнорируя посудомоечную машину, заменила лопнувшую резинку в Сониных трусиках… Соня крутилась рядом. Наконец она взмолилась:

— Катерина, мы разве не пойдем сегодня к Энни? Ты вчера не закончила рассказывать нам про Эсмеральду и горбуна.

— Да ведь уже скоро обед?

— Я хочу поесть с Энни!

— Но ведь тебя не приглашали. Пообедаем, а потом пойдем.

Соня ныла еще какое-то время, но потом поняла, что это бесполезно. Пообедав, я вымыла посуду и лишь тогда вышла на террасу.

— Что, пойдем? — обрадовалась Соня и побежала вперед. Я боялась встречаться с Максом после вчерашнего. Но он был настоящим англичанином. Непроницаемое лицо, спокойствие и выдержка. А может, он так себя и чувствовал. Может вчера вечером у меня разыгралась фантазия, или мне все это приснилось… Или вчера у него шалили нервы, а с утра, по здравом размышлении, он решил, что проблема несущественна и сейчас я, как живое напоминание, действую ему на нервы. Я поймала себя на том, что девочки уже теребят за руки, добиваясь внимания, а Макс внимательно смотрит на меня. Я открыла книгу. Я пересказывала «Собор Парижской Богоматери» сразу на двух языках и на ходу адаптировала историю для разных возрастов моих слушательниц. Вчера Макс заинтересовался этим и я объяснила, что рассказываю по-русски еще более упрощенно, чем для Энни. Это его восхитило. Сегодня он сидел, не прислушиваясь к моему рассказу, и сосредоточенно рисовал. Когда я кончила рассказ тем, что Гренгуар трогательно заботился о козочке после смерти Эсмеральды, я предложила девочкам нарисовать картинки к моему рассказу. Макс дал им по листку бумаги и они принялись старательно рисовать. Макс пошел за соком. Энни заглянула в оставленный рисунок и воскликнула:

— Да это же мы! Смотрите, и Кэтрин, и Софи, и я! Правда, похоже? А Кэтрин такая красивая!

Рисунок и правда был красив: и море и сосны возле стенки из камней, садовый столик на одной ножке, кресла, в которых сидят по бокам девочки. У Сони широко раскрыты глаза, вид у Энни мечтательный. Я сижу между ними. Да, я не могу так выглядеть! Это слишком. Я отложила рисунок и стала рассматривать картинки девочек, давая советы.

Вечером я шла купаться со смешанными чувствами. Мне хотелось и не хотелось встретить Макса. Я его и не встретила. Прошло несколько дней, началось обещанное Максом волнение на море. Я боялась купаться в темноте, выкраивая для этого время днем, когда Соня играла на берегу. Было здорово качаться на огромных волнах среди белых барашков пены. Макс вынырнул рядом совершенно неожиданно, я вскрикнула и мы засмеялись. Он был совсем близко и нас то и дело толкало друг к другу волнами. Я видела рядом его мокрое улыбающееся лицо, серые глаза на загорелом лице выглядели яркими и словно светящимися. При очередном толчке он обнял меня за талию, удерживая. Я совершенно глупо и поспешно сказала, что мне нужно уже выходить.

— Еще минутку, Кэтрин! Вы не могли бы прийти сегодня к нам, когда уложите спать Софи? Я хотел бы поговорить с вами. Это очень важно.

— Хорошо, я приду, — тихо, почти шепотом ответила я.

Макс подал мне руку и мы, увлекаемые волнами, поплыли к берегу. Выходить из волнующегося моря легко и в то же время трудно. Нужно успеть выскочить с волной, которая тебе помогает до тех пор, пока не начнет тащить обратно за собой. Я, сбитая с толка его присутствием, не попала в этот ритм и нас поволокло вместе с галькой обратно в море.

— Кэтрин, соберись и слушайся меня! — закричал Макс, — Быстрее вперед, надо успеть до следующей волны!

Он схватил меня и потащил за собой. Мы почти успели, но новая волна догнала нас и сбила с ног. Макс навалился на меня, придавив всей тяжестью, не давая воде увлечь обратно в море, а потом снова схватил и поволок к берегу. На безопасном месте я рухнула на гальку, потому что трясущиеся ноги отказывались меня держать. Макс сел рядом и вдруг мы стали смеяться.

— Я не зашиб тебя? Прости, но это было необходимо.

— Нет, ничего, спасибо!

Я заметила, что он говорит мне «ты». В английском языке нет разницы между «ты» и «вы», но я сразу поняла, что мы перешли на новый уровень. Мне очень хотелось узнать, что он скажет вечером. Хотелось и не хотелось. Сейчас было так хорошо вчетвером и было страшно, что это может быть разрушено неосторожными признаниями или рискованными предложениями. И в то же время я отдавала себе отчет, что, стоя, как жена Синей бороды, перед роковой дверью, хочу открыть ее и узнать, что меня ждет там. Вечером я уложила Соню и поймала себя на том, что думаю, как мне одеться. Днем я ходила в легких полотняных шортах и короткой трикотажной кофточке, в Ла-Валетту ездила в синем трикотажном сарафане, а тут решила одеть белое открытое платье, которое берегла ко дню рождения через неделю, надеясь, что достаточно загорю к этому времени. Волосы мои, тщательно подстриженные и завитые перед отъездом из Москвы, отросли, почти побелели на концах и из русых превратились в какие-то пестрые, серо-белые. В общем, я ужаснулась. Дикарка какая-то. Я и не обращала внимания, как изменилась. Я побежала в ванную и срочно вымыла голову с бальзамом, хоть не будут