еще немного, если я не устала. Я сказала, что с удовольствием, если мы дойдем до любых более удобных, чем галька, сидений. Мы сели в шезлонги и я попросила рассказать про Энни, есть ли надежда на улучшение.

— Да, мне обещают, что, возможно, она будет даже ходить. Основную часть года мы лечимся в швейцарской клинике. Прогресс огромный, теперь Энни может сидеть и чувствует ноги. Ей предстоят еще две операции.

— Боже мой, за что мучения достаются детям! Энни такая умная девочка, и замечательно рисует. Вы занимаетесь с ней?

— Рисованием — да, в клинике она посещает школу. Но мне хотелось бы, чтобы ее образование не отличалось от обычного.

— Чего я дать ей не могу. Я ведь не знакома с вашими программами обучения, да и вообще, я филолог. Я могу научить ее только французскому.

— Вы можете дать ей другое, то, чего она будет лишена без вас.

— Макс, вы слишком мало знаете меня для таких категорических заявлений. Девочка может не согласиться, чтобы я находилась все время рядом.

— Но это ведь Энни сказала мне, что очень хочет жить с вами!

Ну, Катерина, вот ты и получила в очередной раз по носу. Это даже не ему первому пришло в голову — пригласить тебя!

— Я обещаю попытаться устроить это, но зависеть все будет даже не от меня. Спокойной ночи, я очень устала.

— Спокойной ночи и спасибо, что вы не сразу отказываете нам!

Макс взял мои руки и поднес к губам. Я затаила дыхание, но ничего не произошло. Он поцеловал их и отпустил. Я ушла в дом.

Через день прилетел из Лондона Алик и нашей спокойной жизни пришел конец. Спорили мы по всякому поводу, особенно — как часто ему можно купаться и как далеко заплывать. Он хорошо плавал, но я боялась, как бы что-нибудь не случилось. Я старалась держать его на виду, он сердился, уходил в ущелье, шумя осыпающимися под ногами камнями, я начинала бояться, что он упадет и свернет себе шею. Я сильно жалела, что согласилась присматривать еще и за Аликом. Еще месяц такой жизни я не выдержу. По-прежнему мы на три часа днем ходили к Маклэям. Алик удивил меня тем, что в первый день вел себя у них просто замечательно. Он долго разговаривал с Энни о Лондоне, рассказывая, где побывал там, рассмешил историями про собаку, принадлежащую семье, в которой он жил. Энни слушала его, застенчиво улыбаясь, она была очарована Аликом. Соня, забытая всеми, сидела, вертясь от скуки, пока я не начала переводить ей рассказы Алика про собаку. Вечером Алик увязался со мной купаться и с тех пор каждый вечер не оставлял меня одну. В мой день рождения мы решили поехать в Ла-Валетту и пригласили с собой Маклэев. О дне рождения знал только Алик, потому что я попросила его не портить мне хотя бы этот день и дать спокойно, если уж не радостно, прожить его. Когда мы сели за столик есть мороженое, Алик куда-то исчез. Я занервничала, уж лучше бы я ничего не говорила, может и обошлось бы, а тут он назло устроил мне нервотрепку. Макс успокаивал меня, что в этом городе ничего не может произойти с ребенком, он скоро появится. Алик действительно появился, когда мы доедали мороженое, положил рядом со мной красивую подарочную коробку с бантом и запел шутовским голосом по-английски «С днем рождения!», а потом вдруг поцеловал в губы. Я так обалдела, что не протестовала, да и на самом деле была тронута. Макс спросил, правда ли у меня день рождения, и тоже поздравил, поцеловав в щеку, что сделало поцелуй Алика не таким неловким. Энни протянула ко мне руки и я нагнулась, чтобы она тоже могла поздравить меня. Я взяла в руки коробку и поблагодарив Алика, спросила, будет ли он мороженое.

— Ты бы посмотрела, что там, Катерина!

Я открыла коробку и увидела, что там лежит шикарная ночная рубашка из черного шелка на тонких бретелях. Я захлопнула коробку, натянуто улыбаясь. Я была уверена, что он сделал это специально, чтобы поставить в неловкое положение. Мы погуляли по городу, потом Макс пригласил всех пообедать в ресторане и обед прошел довольно мирно. Возвращались мы в весьма жизнерадостном расположении духа. Я сидела рядом с Максом, иногда касаясь его на поворотах, и держала усталую Соню на руках. Макс пригласил меня вечером выпить у них, чтобы завершить счастливый для меня день. Я пожала плечами, сомневаясь, что у меня будет возможность это сделать, но пообещала. Когда я уложила Соню спать, Алик спросил, понравилась ли мне рубашка. Я сказала, что это несколько не то, что я привыкла носить, но сама по себе она красива, тогда Алик предложил мне ее примерить. Видит бог, я вела себя спокойно.

— Когда буду ложиться спать, — сказала я.

— Ну и глупа же ты, такое белье одевают не спать, а для любовника!

— Ты ведь мне подарил ее? Значит я сама буду решать, когда одевать ее.

Он несколько растерялся, так как ожидал другого ответа. Я давно ждала, что может произойти что-нибудь в этом роде. Алик уже несколько дней делал неуклюжие попытки фривольно говорить со мной. Ему был шестнадцатый год, с зимы он вырос, был теперь с меня ростом и пытался качать мускулы. Честно говоря, я побаивалась его, от него можно было ожидать чего угодно. Я посоветовала включить телевизор и собралась уходить. Алик сидел в холле и смотрел на меня насмешливо, его обаятельная улыбка бесила меня.

С таким настроением я и пришла к Максу. Разумом я понимала, что должна держаться от Макса подальше, иллюзий на его счет я теперь не питала и вполне было достаточно того, что я виделась с ним днем, в присутствии детей. Но соблазн сидеть с ним вот так, интимно переговариваясь о незначительных вещах, которые только я принимала за что-то большее, соблазн еще раз испытать судьбу был велик. Макс приложил все силы, чтобы этот вечер был особенным. Были зажжены свечи, играла негромкая музыка, кажется — «Бранденбургские» концерты Баха, в ведерке со льдом стояла бутылка игристого вина.

— Я, к сожалению, не мог выбрать время, чтобы купить вам подарок, какой хотел бы, но вот это будет напоминать вам о нас.

Макс подал рисунок, на котором я играла с детьми. На нем было написано: «С большой любовью от художника и маленькой модели». Я улыбнулась, все еще несколько нервно после разговора с Аликом.

— Я принимаю вашу большую