— Ведьмы! Ведьмы проклятые! — заорал второй.

Он заметался, бросился прочь. Но тут Даша Чуб, не постигшая никаких ведьмацких наук, кроме летательной, но уязвленная в самое сердце «королевой», отвешенной в адрес Кати, решительно распорядилась своим недовольством. Вытащила из ридикюля громоздкий револьвер и принялась палить.

На бесноватого это не произвело впечатления. На позабывшего тоже — вряд ли он помнил, что пули способны убить. Оставшийся с ужасающим криком бежал по полю, петляя, как полоумный заяц, и крестясь на ходу:

— Ведьмы… Господи, спаси! Помилуй мя, Господи!..

Акнир закорчилась на козлах от смеха, захохотала как бес.

— И скажи «благодарствую», — заорала вслед ведьма, — что мы с маменькой нынче милосердные. Могли б не до ветру послать — по ветру развеять!

От ее хохота первый затрясся еще сильней, заколотился о землю еще мучительней. Катерина нахмурилась. Дашины пули взрывали вязкую весеннюю грязь между ног убегающего.

— Мазила! — поддела ведьма лжепоэтессу.

— У меня, — горделиво отвесила Чуб, — пять призов по стрельбе. Это, между прочим, уметь надо стрелять так, чтоб ни разу не попасть. Но если хочешь… — Даша прищурилась.

— Не надо, — сказала Дображанская. — Маше бы это не понравилось.

* * *

— Маша, Маша… А где она, ваша Маша? Говорите о ней, точно она — ваш Бог!

Вмиг утратив веселье, Акнир спрыгнула с ко́зел. Подошла к бесноватому. Его голова размеренно и больно билась о землю. Конечности непрестанно дергались.

— Я так понимаю, насылание бесов вашей Маше не понравилось бы тоже? — куражливо пропела она. — Но прежде чем отозвать их, покорнейше прошу честну́ю компанию обратить внимание на его сапоги. Солдатские. Вот вам и первая причина октябрьской революции. Дезертир! Все они дезертиры. Царь Николай так и не понял, во что ввергает страну, ввязываясь в мировую войну. А Ленин еще задолго до войны говорил: «Война была бы очень полезной для революции штукой». Вот тебе, Катя, и ответ на вопрос!

— Я тебе не Катя, а Екатерина Михайловна, — осадила девчонку госпожа Дображанская. Ее щегольский ботик с серебряными пуговичками осторожно ступил на непредназначенную для нежной французской кожи слизкую дорогу: — Будь добра, перестань нас учить. Всем ясно: большевики победили, потому что армия, как и вся страна, раскололась на белых и красных, монархистов, анархистов, националистов… Солдаты разбежались, офицеры, вроде Колчака и Деникина, начали свою войну. А мы тут не на экзамене, чтоб перед тобой ответ держать. Это тебе пора нам ответить…

Обезопасив нос надушенным кружевным платком, Катерина осторожно приблизилась к «первой причине революции».

На губах дезертира успела выступить пена. Лицо перестало быть человеческим, став сосредоточенно-сумасшедшим.

— Потрудись объяснить, каким-таким макаром ты собралась сформировать вот эту вот армию?!

— У кого есть Идея, у того будет и армия, — тихо сказала Акнир.

— А большевики — молодцы! — внезапно изрекла Даша Чуб. — У них была офигенная Идея!

Лжепоэтесса развалилась на сиденье коляски, достала из сумки длиннющий янтарный мундштук, вставила папироску и с шиком закурила, игнорируя совсем не шикарный пейзаж.

— «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!», — пояснила свой тезис она.

В радиусе сотни миль ее не понял никто.

— Ну, он же так и сказал! — Даша слегка приподняла ногу и указала на беснующегося носком лакового ботинка. — Он всю жизнь мечтал трахнуть такую, как Катя. Все об этом мечтают… В смысле не Катю трахнуть, хотя об этом тоже, по-моему, все… Все мечтают: вот если бы я жил в этом дворце. Если бы я могла зайти в магазин и взять все, что мне хочется. Если бы у меня было пальто, как у барышни, что навстречу идет. Вот если бы я могла переспать… ну, и с Киану Ривзом, допустим. Или с Александром Блоком. А когда кто-то обидит, все мечтают убить его. Все мечтают на эмоциях — потом забывают. Сколько я Катю убить мечтала минут пять… А еще в нашем времени как-то полдня мечтала убить своего препода, когда он влепил мне «уд» ни за что. Так все люди устроены. И вдруг — тыц-пиздыц, революция. И все, о чем ты только мечтал и сам знал, что эта мечта нереальна, — большевики делают реальностью! Ты идешь и забираешь дворец, где живет барин, и поселяешься там. Заходишь в магазин, громишь его и берешь все, что хочешь. Останавливаешь идущего мимо буржуя и снимаешь с него пальто. Стаскиваешь эту цацу Катю с коляски и тупо имеешь. И убиваешь всех, кто тебя обидел, всех, кого только мечтал убить минут пять… Но ведь для того, чтоб убить, пяти минут достаточно. И никто тебе не мешает в ту же секунду осуществить свою мечту. Это же сказка! Думаешь, чего этот мужик тормозил и сразу Катьку не трахнул? Они сказку еще не вкусили. Еще не поняли, что невозможное — возможно. А вот когда они это раскусят…

— Тогда будет поздно, — глухо сказала Акнир. — Тогда их уже никто и ничто не остановит. Но пока они не перешли эту черту все можно исправить. Всех можно объединить Идеей.

— Нет такой Идеи, которая переплюнула б сказку, — манерно оспорила Чуб из коляски. — Это говорю вам я, Изида Киевская!

— Э-э, матушка, да у тебя звездянка никак, — протянула Катя. — Я сразу не поняла. Совсем плохо дело.

— Да говори ты, Кать, нормально, без батюшек-матушек! — озлилась Чуб.

— То, о чем ты глаголишь, поэтка, не сказка. — Акнир больше не ерничала. — Это язычество. Первый закон нашей Матери: кто сильней, тот и прав. Нет разницы: три дезертира, три волка… если действие происходит на безлюдной дороге — правила те же. Однако люди — не волки.

— Но в самом деле. — Катерина качнула серьгами, которые хотели у нее отобрать, тряхнула головой, призывая мысли к порядку — ее мысли плясали, как бесноватый у ее ног. — Монархисты, националисты, социалисты, анархисты, крестьяне, рабочие — чем их можно объединить?

— Можно, если вспомнить, где мы, — очень серьезно сказала Акнир.

— Где?

— В Киеве.

— В Столице Ведьм? — сообразила лжепоэтесса.

— В Столице Веры и родине всея Руси, — мрачновато огласила Акнир. — Большевики — обращались к земному, звериному. Мы — обратимся к небесному.

— Как? — спросила Даша.

— А вот так… Смотрите!

Ведьма опустилась на корточки перед беснующимся, вытянула над ним обе ладони. Очевидно, выманить бесов обратно было не так-то и просто. Девчонка крепко сжала кулаки — ее руки дрожали мелкой дрожью, губы подрагивали. Акнир зажмурила глаза, зашептала… И резко выпрямила пальцы.

Несчастный опал, его тело безвольно распласталось.

— Он хоть жив-то? — поплотнее прижав к носу платок, благоухающий духами «Букет императрицы», Катерина Михайловна обеспокоенно склонилась над ним.

Мужик неуверенно открыл глаза.

— Где я? — спросил он слабо. — Ты ангел, наверное?