В комнате, где мы сейчас находимся, в дверь вделана стеклянная противоударная панель. За стеклом виднеется мордоворот, вышагивающий по линолеуму в форме из полиэстера. Окон нет. Слабо пахнет грязными носками Джоша и поп-корном с карамелью. По сути, это допросная. Сбоку от стола установлено записывающее оборудование. Я – с одной стороны, сержант Аллан и доктор Робинсон – с другой. Из нас троих лишь сержант чувствует себя комфортно; он ослабил ворот. Меня привели в наручниках.

В сержанте нет ничего примечательного. Под шестьдесят, седина, красное одутловатое лицо, много пьет. Как будто сошел с полицейского конвейера.

Нет, беру свои слова обратно, кое-что необычное все-таки есть: странный сипящий голос, словно включили туалетную сушилку для рук. Такое впечатление, что ему больно говорить. Мне это знакомо. Мы могли бы посипеть дуэтом.

Сержант достает из папки бумаги; ногти у него обгрызены. Вытаскивает маленькую стопку полароидных снимков, перетянутую резинкой. На секунду решаю, что сейчас покажет фотографии из отпуска. «Это мы с женой в Маргейте…»[4] Нет, я ошиблась, лицо слишком серьезное. Снимает со щелчком резинку и аккуратно откладывает ее в сторону. Я пытаюсь поймать взгляд доктора Робинсон, но она отводит глаза и смотрит на первый снимок. Сержант медленно переворачивает его и неторопливо подвигает мне через стол.

Энни. Лежит на белой простыне, с голым животом, волосы распущены, веки сомкнуты, рот широко открылся, в нос вставлена трубка – как из ее туристического набора. На груди феерические синяки, точь-в-точь как настоящие, темно-красных и фиолетовых оттенков. Нежно улыбаюсь – дочурка превзошла сама себя. Мне суют следующее фото. Опять Энни, с другого ракурса. Перепачканная фломастером разжатая рука покоится вдоль тела – ногти накрашены моим черным лаком, который почти уже облупился. Большой палец отведен в сторону, как будто она говорит кому-то: «Класс!» Наверное, только что вынула изо рта. Тщетно ищу подтверждение, глядя на другую руку, – в ней должен быть клочок заношенного старого меха, который она обычно нюхает, когда сосет палец. Они с Полли странная парочка – если меха нет, то, для пущего удовольствия, Энни нюхает руку Полли. Нередко можно застать обеих на диване за просмотром «Доктора Кто»: Полли терпеливо держит негигиеничный кулак, а Энни нюхает его и сосет палец.

Подвигают очередной снимок. О да, Полли. Тоже на простыне. Образ более сдержанный; Энни переборщила с синяками. В носу такая же трубка – наверное, стащили у Джоша. Ну и влетит им!

Невольно смеюсь.

Поднимаю глаза на сержанта и доктора Робинсон. Они ошарашены и серьезны.

Сержант Аллан резко встает. Наклоняется, упираясь обгрызенными ногтями в стол; на лоб падает седая прядка, лицо покраснело, сиплый голос на удивление спокоен.

– Чтоб вам сгнить в аду, миссис Мортенсен.

Поворачивается и выходит, хлопая дверью. У доктора Робинсон вырывается то ли стон, то ли всхлип.

– Это игра! – объясняю я.

Она отводит глаза и поспешно тянется за сумкой. Надевает жакет.

– Они так играют!

Точно не знаю, когда Несс окончательно меня покорила. Наверное, во время нашей долгой прогулки в окрестностях Бата. Меня поразило, как бесстрашно и уверенно она шагала с картой военно-геодезического управления, в добротных ботинках и синей водонепроницаемой куртке с капюшоном. Я обнаружила, что с радостью следую в неизвестность за этими стройными ногами. Новое для меня ощущение – стать второй по званию! То и дело мелькала мысль: будь я мужчиной, влюбилась бы как раз в такую женщину.

Поехали спонтанно. Несс вышла на работу и занималась галереей в Саут-Банк. Ее командировали в Бристоль обсудить с художником предстоящую выставку. А она, играя вечером накануне поездки в нетбол, вывихнула запястье. Лия была занята на телевидении, и Несс попросила меня свозить ее туда-обратно. Я согласилась.

Выдвинулись из Лондона на моем бэушном-перебэушном ржавом ведре. Прежде наше общение проходило в комфортном семейном контексте или хотя бы в привычной обстановке, а тут мы оказались независимыми – две женщины, путешествующие в большом мире. Мы уже сблизились благодаря детям, которые носились друг к другу в гости без свойственной взрослым сдержанности. Они сломали все барьеры, что часто приводило к стихийным совместным вечерам. Карл, в отличие от многих мужчин, прекрасно чувствовал себя в женской компании (до тех пор, пока оставался в центре внимания), у него было много друзей среди женщин, они ему нравились. А Лия и Несс были нетипичными в том смысле, что водили дружбу с мужчинами вполне традиционной ориентации. И знаете, я даже видела, как Несс откровенно с ними кокетничает – полагаю, лесбийские отношения давали определенную свободу. Брат Лии и Карл тут же стали своими в доску, болели за одну футбольную команду и знали одних и тех же «типов». (Почему мужчинам важно знать всяких типов? Почему они так воодушевленно выпячивают напоказ подобные знакомства? Надеются перенять часть их качеств?) Мы уже были в курсе истории Несс и Лии: биологическим отцом детей стал их «голубой» друг, ныне живущий во Франции, а биологической матерью – Несс. Меня занимало их прошлое. Лия оказалась стопроцентной лесбиянкой, а Несс до их встречи отличалась исключительной гетеросексуальностью и с предыдущим партнером прожила пять лет. Я думала, что женщины всегда ее привлекали, но она отмахнулась: «Я просто влюбилась, и так получилось, что в женщину». Было жутко интересно, как функционирует их пара, хотелось отследить процесс и навесить традиционные гендерные ярлыки. В каком-то смысле роли действительно отличались. Лия – ближе к мужчине: спортивная, практичная, не тщеславная, красилась только на работу, не носила юбки, напивалась, как мужик, становясь шумной и скептичной. А Несс заботилась о партнерше, защищала ее от любопытных, воодушевляла, сражалась с ее вечной депрессией. Несс была более благоразумной, ответственной и, если не считать лесбийских отношений, – исключительно правильной. При этом часто меня удивляла: очень жаловала косячок с «травкой», спокойно могла не спать всю ночь и без зазрения совести пускала газы (чуть слышный невинный пук, но производила она его совершенно беззастенчиво); где-то глубоко в ней жила нарушительница спокойствия.

За сплетнями и обменом последними новостями дорога пролетела незаметно. Несс подключила телефон, и в динамиках теперь звучала композиция Руфуса Уэйнрайта; Несс опустила стекло и то и дело высовывалась, подставляя лицо ветру. «Уезжаю в город». Слышали, доктор Р.? Если нет, найдите в «Спотифай» и представьте нас в машине: стекла опущены, Лондон остался позади, и мы с воодушевлением подпеваем. Один из счастливых моментов, которые, кажется теперь, принадлежат прошлой жизни. Вспоминаю и улыбаюсь. Природа наградила меня не самым мелодичным голосом, зато я стояла первой в очереди, когда раздавали энтузиазм. У Несс, однако, голос действительно приятный (знаю-знаю, талантлива во всем!). К тому же выяснилось, что она лично знакома с мистером Уэйнрайтом – встретились на какой-то богемной тусовке. Как я сказала, она была очень правильная, но по-своему крутая. Или вы к подобным вещам невосприимчивы? Сомневаюсь, иммунитета против славы нет ни у кого. Хотя в конечном счете все разочаровывают. Согласны?