— Ладно.

— Вот так-то лучше, — одобрил Деймрел, забирая у него пустой стакан. Выражение лица Обри побудило его добавить: — Думаю, у вас нет ничего страшнее ушибов. Будь у вас серьезные повреждения, вы бы куда сильнее мучились от боли. Так что перестаньте бояться.

Обри бросил на него быстрый взгляд:

— Да, я об этом не подумал. Благодарю вас. Я не хотел быть невежливым, прошу прощения…

— Не беспокойтесь и постарайтесь поспать.

— Думаю, мне это удастся, раз я выпил эту мерзость, — согласился Обри с робкой улыбкой, внезапно сделавшей его моложе. — Только моя сестра будет волноваться.

— Я уже послал конюха в Андершо с письмом для нее.

— Еще раз благодарю. Надеюсь, вы не написали там ничего, что может ее встревожить?

— Я написал то, что сказал вам, и попросил прислать все необходимое вроде ночных рубашек и зубных щеток.

— Тогда все в порядке, — облегченно вздохнул Обри. — Это ее не испугает.

Письмо, полученное Венецией, было выдержано в весьма изящном, хотя и официальном стиле. Деймрел изрядно помучился над ним, размышляя, какое впечатление оно произведет. Он обращался к Венеции, как к женщине незнакомой, но ей едва ли можно было внушить, будто ему неизвестно, кто она такая. Хотя Деймрел старался не выдать ни единым словом, как забавляет его создавшаяся ситуация, Венеция, безусловно, должна понять, как ловко ему подыграла судьба. Конечно, она могла явиться в Прайори, кипя от злости, но так или иначе, она не сможет не навестить больного брата, находящегося на ее попечении, и Деймрел не сомневался в своей способности смягчить ее гнев. Он закончил письмо чопорным «искренне Ваш…» и запечатал его сургучом, желая видеть лицо Венеции, когда она будет его читать.

Однако ни одна из мыслей, которые воображал Деймрел, не пришла в голову Венеции. К тому времени, когда письмо попало в Андершо, она беспокоилась куда сильнее, чем хотела показать няне, которая пророчила беду с тех пор, как Обри не вернулся домой, чтобы позавтракать с сестрой. Это не встревожило Венецию: он не сказал ей, куда едет, и мог отправиться в Терек или даже в Йорк, где располагался его любимый книжный магазин. Но к четырем часам она настолько разволновалась, что стала размышлять, не послать ли ей слуг обшаривать окрестности и не взбесит ли эта затея Обри, если тревога окажется напрасной. Поэтому когда Риббл доставил ей письмо, а няня стояла позади него, ломая руки и причитая, что ее бедный ягненочек лежит в Прайори с переломанными костями, Венеции было не до Деймрела. Ее пальцы дрожали, когда она вскрывала письмо, к горлу подступала тошнота, и, боясь прочитать самое худшее, она даже не заметила иронически-формальный стиль послания, который стоил автору стольких трудов. Быстро пробежав глазами текст, Венеция радостно воскликнула:

— Нет-нет, Обри не очень сильно пострадал! Руфус упал вместе с ним, но кости целы. Растянутая лодыжка… несколько ушибов… боли в левом бедре… О, как любезно с его стороны! Слушайте, няня! Лорд Деймрел уже послал в Йорк за доктором Бентуортом. Он пишет, что, хотя Обри считает, будто упал на больную ногу, ему кажется, что это не так, потому что растянута правая лодыжка, а больной сустав разболелся от падения. Господи, хоть бы он оказался прав! Лорд Деймрел решил, что лучше доставить Обри в Прайори, чем подвергать мучениям долгой поездки домой, и просит отправить с подателем письма все необходимое для Обри. Как будто я не поеду к нему сама!

— Ну нет! — заявила няня. — Господь может допустить, чтобы старая женщина оказалась в руках грешника, ибо в Писании сказано, что многие беды ожидают праведных, но они будут поддержаны в своих испытаниях. Надеюсь, это относится и ко мне, хотя я никогда не думала, что мне придется стоять на пути грешников. Однако позволить вам ступить в это нечестивое обиталище, мисс Венеция, выше моих сил!

Поняв по библейской тематике монолога, что няня сильно взволнована, Венеция посвятила следующие двадцать минут попыткам ее успокоить, внушая, что у них больше оснований считать Деймрела добрым самаритянином, чем грешником, и уверяя, что рядом с Обри ей ничто не грозит. Успех был лишь частичным, ибо, хотя няня знала, что если мисс Венеция что-то решила, то бесполезно пытаться заставить ее передумать, и была вынуждена признать незначительное сходство Деймрела с добрым самаритянином, она продолжала именовать его нечестивцем и приписывала его милосердие каким-то тайным злым умыслам.

Сама того не зная, няня оказалась недалека от истины, но внушить воспитаннице свою точку зрения так и не смогла. Венеция, не способная на коварство и притворство, знала мир только по книгам, и ей не приходило в голову сомневаться в искренности человека, делающего добро. Поэтому, когда Деймрел, заметив карету, выехавшую из-за поворота аллеи, вышел встретить гостью, он увидел не разгневанную богиню или исполненную холодного достоинства молодую леди, а очаровательное существо, которое, спрыгнув на землю, протянуло ему обе руки, с признательностью глядя на него.

— Я так вам благодарна! — воскликнула Венеция, когда Деймрел взял ее за руки. — У меня не хватает слов, чтобы это выразить! — Она добавила, робко улыбнувшись: — Вы написали мне такое утешительное письмо! Наверное, догадались, что я с ума схожу от беспокойства. Пожалуйста, скажите, это правда? С Обри действительно не случилось ничего страшного?

Прошло несколько секунд, прежде чем Деймрел ответил ей и отпустил ее руки. В полинявшем старом платье, с волосами, неаккуратно убранными под чепец, и с горевшим возмущением лицом, Венеция показалась ему необычайно хорошенькой… Теперь же, когда она была одета в простое, но очаровательное платье из светло-желтого муслина и соломенную шляпу, поля которой обрамляли лицо, не красное от гнева, а дружелюбное и улыбающееся, у него захватило дыхание. Не сознавая, что все еще стискивает руки девушки, он смотрел на нее, покуда няня не привела его в чувство, громко и устрашающе кашлянув.

— Надеюсь, что это правда, мисс Лэнион, — заговорил наконец Деймрел. — У меня есть некоторый опыт лечения переломанных костей, но я ничего не знаю о болезни, вынуждающей вашего брата хромать, и поэтому счел необходимым послать за его врачом. Он скоро должен прибыть. Так как вам, наверное, не терпится повидать брата, я сейчас же отведу вас к нему.

— Благодарю вас! Как видите, я привезла нашу няню. Она хочет остаться ухаживать за Обри, если вы не возражаете.

— Отлично, — одобрил Деймрел, встретив враждебный взгляд непреклонной старой моралистки. — Вы знаете, что ему нужно, и рядом с вами он будет чувствовать себя как дома.

— У него сильные боли? — с беспокойством спросила Венеция, когда Деймрел повел ее в дом.

— Сейчас нет. Я дал ему немного лауданума, и ему стало легче, но предупреждаю, что вы найдете его сонным.

— Вы дали Обри лауданум? — воскликнула Венеция. — Должно быть, он не хотел его принимать. Обри не пьет никаких снотворных — даже самых легких, чтобы заснуть, когда болит бедро.

— Он принял его без особой охоты, — подтвердил Деймрел, провожая ее через выложенный плитками холл к лестнице. — Я уважаю его неприязнь к лекарствам, но позволить ему изображать спартанского юношу, когда он, как мне кажется, умирает от страха, что останется калекой, было бы глупо.