— Молодец. Чего с первого раза прощелкал?

— Поправку неправильно взял, — виновато вздохнул он.

Как и к первому, ко второму мотоциклу тоже рванулись бойцы.

Тот, что командовал среди них, — я запомнил его по плотной фигуре, — что-то приказав своим, направился к нам в сопровождении еще одного красноармейца.

Несмотря на то что с момента бега прошло уже минуты две, и подходивший сержант, и его боец продолжали тяжело дышать. Их гимнастерки избороздили мокрые пятна пота.

— Спасибо, парни, если бы не вы, то даже не знаю, что было бы, — усталым голосом сказал сержант с пехотными эмблемами в петлицах, жадно пройдясь глазами по нашему оружию.

— Да о чем вы, свои же люди, — ответил я, пожимая плечами, недовольно разглядывая сержанта. Его действия мне не понравились, и я просто горел от негодования. Как же так? Опытный командир, а допустил такую ошибку, вывел людей на открытое пространство.

— Командир отделения шестнадцатого стрелкового полка сержант Иванов, — кинув руку к пилотке, представился он.

— Красноармеец Вихров, пулеметчик, — после сержанта представился парень лет двадцати пяти.

— Красноармеец Васечкин, комендантский взвод города Лиды.

— Где мы, а где Лида, — удивился сержант.

— Я был в боевом охранении колонны с боеприпасами, — слегка робея, пояснил Вася.

— Понятно. А вы? — повернулся ко мне сержант.

— Вячеслав Суворов, будущий летчик-истребитель, — в свою очередь представился я.

— Так вы не боец Красной Армии?

— Нет, мне еще семнадцать. В этом году я должен был поступить в авиационное училище, но оказался тут. Теперь даже не знаю.

— Если ты не являешься бойцом Красной Армии, то откуда у тебя оружие и форма? — спросил сержант.

— У меня встречный вопрос: ГДЕ ВАШЕ оружие?

— Долгая история, — вздохнул сержант и спросил: — Так как? У меня кроме ракетницы ничего нет. Вон, только что с немцев сейчас снимем, и все.

— Да понял я. Давайте отойдем, поговорить надо, — предложил я.

Мы с сержантом отошли в сторону, чтобы бойцы нас не слышали, и я высказал все, что о нем думаю, особенно о его командирских умениях. Надо сказать, что хоть Иванов и был ошеломлен и недоволен, но ошибку свою признал, о чем и сказал мне:

— Сам понимаю, что ошибся, когда вывел людей, да поздно было. Опыта-то у меня маловато, не воевал я. Так как на счет оружия?

— Опыт придет со временем, — вздохнул я, после чего добавил: — ТТ не отдам. Остальное — пожалуйста. У меня два нагана, карабин и берданка. Только расписку не забудьте, что я вам оружие сдал. Так, на всякий случай.

Выкобениваться смысла не было, понимал, что без оружия ребятам и в самом деле просто никуда.

— Берданка-то откуда? — не понял сержант.

— Долгая история, — процитировал я его же слова, глядя, как бойцы, прихватив мотоциклы, идут к нам.

Пока подчиненные Иванова ворошили склад, сам сержант внимательно слушал мой рассказ.

— М-да. Значит, отец у тебя полковник Суворов?

— Ну как-то так.

— Не слышал о таком.

— А вы что, всех командиров авиации знаете? — удивился я, причем достаточно искренне.

— Да нет, но все равно я про него нигде не слышал, — пожал плечами сержант, поправляя на поясе кобуру с наганом.

— А вы почему без всего? Где оружие? — вновь заинтересовался я.

— А-а-а, — расстроенно махнул рукой Иванов. — На лесозаготовках мы были. Летним лагерем стояли, результат ты видишь. Оружие в ружпарке, мы за двадцать километров от него, потыкались в разные стороны, везде немцы, вот к вечеру к вам вышли, — пояснил он.

— Да, понятно, — вздохнул я и спросил, чего они так долго стояли у противоположной опушки.

— Братская могила там. Свежая. Мы сюда вообще зачем повернули? Колонну пленных встретили, десятка три там было, все с голубыми петлицами. Немцев десяток было, с голыми руками на них не кинешься же, пошли по следам и наткнулись на аэродром, — пояснил мне Иванов.

— Понятно.

— Семенов, что там? — крикнул сержант в глубь склада.

— Сейчас заканчиваем! — прилетело в ответ.

— Я пойду в казарму схожу, я там вроде удочки видел.

— Рыбу ловить? — понимающе кивнул он.

— Да.

Оставив Витю у склада — он уже ушел под командование сержанта и сейчас «бдел» у штаба, — я метнулся за обнаруженными еще при первом осмотре снастями.

Разыскав две удочки, срезал с них леску с поплавком, грузилом и крючком. Удилища-то можно и другие сделать, главное чтобы снасти были. Меня удивило, что леска была не капроновая, а из шелка. Даже непривычно как-то.

Намотав снасти на щепку и убрав в вещмешок, направился в полуразрушенную близким взрывом бомбы столовую — мне пришла в голову мысль разузнать насчет продовольствия. Но я опоздал — там уже были парни сержанта Иванова.

— Привет, ребята.

— И тебе не хворать, — кивнув, добродушно ответил один из них, рябой боец с винтовкой мотоциклиста на плече.

— Где тут соль можно взять?

— Вон там солонки, бери.

Свернув из лежащей на одном из столов газеты кулек, я пересыпал в него содержимое нескольких солонок и сунул в вещмешок.

— Ребята, там шум двигателей слышно, товарищ сержант приказал уходить в лес! — вбежал в столовую один из бойцов с моей берданкой в руках.

— Уходим, — скомандовал рябой.

Мы уже добежали до опушки, когда на аэродром выехало три машины. Одна легковая и две грузовых. У сержанта был свой бинокль, где-то добыл, я же рассматривал их в свой, встав чуть в глубине леса, чтобы нас не заметили с аэродрома.

— Технари, — коротко проинформировал я всех, продолжая рассматривать немцев.

Машины остановились у единственного уцелевшего МиГ-1, который никто из нас даже не догадался сжечь. Немцы, высыпавшись из кузовов, облепили пострадавшую машину и стали ее осматривать.

— Уходим, не по зубам они нам, — вздохнув, приказал Иванов.

В это время пятеро немцев отделились от основной группы и направились к штабу и складу. Остальные принялись разбирать истребитель и подготавливать его к перевозке.

— Может, возьмем этих? — спросил я, сам не ожидая от себя такого, и, опустив бинокль, задумался. В последнее время, после попадания сюда и встречи с поляками, я находился как бы в прострации, то есть ходил, делал все как во сне. А сейчас эта пелена будто спала с моих глаз и появилось желание жить, просто жить. Вернувшиеся краски вокруг, воздух с ароматом горевшей техники и бойцы, стоящие рядом и с каким-то непонятным любопытством разглядывающие немцев, и о чем-то говоривший сержант дали мне понять, что я «вернулся». Я. Тот, настоящий, песенник, балагур и бабник. Который может пойти на что угодно.