— Готово? — между приступами сухого кашля выговорил он.

Старая Кошка, которая вовсе не выглядела такой уж старой, вручила ему стопку размноженных на мимеографе листов. С высоты Завитку было видно, что это копия «Доктора Фауста» в переводе Го Можо.

Губы Старичка задрожали.

— Но как же вторая часть?!

— Тут вам не завод, — заявила Старая Кошка, шлепнув на прилавок леденец от кашля. — Приходите на следующей неделе.

Остальным нужны были зарубежные романы, труды философов, экономистов и ядерных физиков. Пока у Завитка копились вопросы, Старая Кошка почти не смотрела наверх. Сама она тем временем текучим почерком переписывала бесконечные страницы. Судя по всему, мимеограф нуждался в замене детали — каковая могла вовсе не состояться.

Когда Завиток слезла со своей стремянки и осведомилась насчет Да Вэя и Четвертого Мая, книготорговка пробурчала:

— Ну вот, опять.

Каждое утро Завиток теперь приходила в книжную лавку; внутри было спокойно, а полки ломились от сокровищ. Вне всякого сомнения, другая повесть могла послужить той же цели и вырвать ее из одиночества. Она забывалась в путеводителях по Парижу и Нью-Йорку, воображая путешествие, что привело бы ее на далекий Запад.

Старая Кошка за своим столом редко поднимала глаза; двигалась только шариковая ручка, прилежно скользившая вверх-вниз по листу — так что казалось, что это именно ручка дарит советы, сведения и поддержку. Чтобы страницы не разлетелись, их прижимал бестселлер — «Бедняки берутся за ружье во имя революции».

Через несколько недель после того, как установилось ее новое расписание, Завиток увидела, что на столе пристроена новая бумажная башня — словно прошлая стопка привлекла к себе обожателя. Затем ее взгляду поочередно предстали: чистое серое пальто с обтянутыми тканью пуговицами, полный карман бумаг и, наконец, гладкие, в чернильных пятнах руки. Она взглянула еще — и увидела молодого человека с волнистыми волосами, что глядел на нее со смущенным узнаванием.

— Вэнь Мечтатель, — сказала она.

— Госпожа Завиток, — отозвался он.

— Ну наконец-то, — сказала Старая Кошка. Ее ручка так и захлебывалась в волнах страницы.

Рукопись юноши грозила вот-вот упасть, и он придержал ее кончиками пальцев правой руки. Завиток слезла со стремянки и бесстыдно уставилась на верхнюю страницу, изучая аккуратные столбцы слов, спокойно-страстный каллиграфический почерк, что описывал обреченный роман между Четвертым Мая и Да Вэем. Ей хотелось подхватить рукопись в объятия, вновь присоединиться к Четвертому Мая в поезде на Хух-Хото, подглядывая сквозь покрытые коркой пыли окна за тем, как возлюбленный ее курит на платформе; и через неделю, и через месяц, и целую жизнь спустя он был бы там, попроси она его об этом. Не мое, осознала она, влюбляться в того, кто будет ждать. Полсвободы мне всегда будет мало.

— Разрешите? — спросила она, кивая на рукопись.

Кончики пальцев юноши не сдвинулись со страниц.

— Боюсь, — сказал он, — к несчастью, по моей небрежности…

Он совершенно не походил на ее мужа. Так вот кто был автор, таинственный отправитель посылок. Вэнь Мечтатель был худ и бледен, в то время как военная форма националистов на ее муже едва не лопалась по швам. Завиток покраснела.

— Простите, — снова начал он. — Я боюсь, что эта рукопись — другая история. Другого писателя.

— И все же она ваша.

— Да, — сказал он. — Нет. Что ж, понимаете, почерк мой.

Она подошла к нему чуть ближе. Почти-почти…

— Хватит отсиживаться в кустах, — сказала Старая Кошка. Ручка приподнялась и указала кончиком на Завитка. — Если вы, барышня, ищете создателя Да Вэя, то флаг вам в руки! Я вас первая поздравлю, когда вы его найдете, а ему, конечно, предложу щедрое вознаграждение, отличные условия и все такое. Но местонахождение автора — такая же загадка для бедняги Вэня, как и для вас. При всем при том, если вам нужен кто-то, кто перепишет ваши письма или будет вести за вас переписку, то что ж! Не найдете ни руки точнее, ни сердца добрей.

— Я везде искал окончание романа, — сказал Вэнь Мечтатель. — Должно быть по меньшей мере еще пятьсот страниц. Может, больше. Я думаю, он называется «Книга записей».

— Но вы… — начала было Завиток. Она не отводила взгляда от рукописи, которая казалась плотной и безупречной.

— Я переписал для вас книгу, потому что надеялся… Я хотел…

Завиток знала, что нужно прекратить этот разговор. И все же она не могла заставить себя отойти от стола.

— Я хотел, чтобы повесть доставила вам удовольствие. Старая Кошка говорит правду, слова — не мои, — он сомкнул и стиснул хрупкие руки. — Я послал первые главы до того, как закончил переписывать рукопись. Когда я понял, что произошло, что книга заканчивается в буквальном смысле на полуфразе, я попытался дописать главы сам. Я пытался закончить историю, но…

— Тебе не хватило дарования, — сказала Старая Кошка.

Его хрупкость обрела какой-то скорбный оттенок. Но все же он не дрогнул и не отступил; он стоял очень неподвижно и не сводил с Завитка глаз.

— Может быть, когда-нибудь…

— Извините, — сказала Завиток, отступая.

Ей было стыдно, но она никак не могла сообразить почему, принадлежит ли это чувство ему или ей. Она развернулась, подошла к двери и ухитрилась ее открыть. Свежий воздух наполнил ее легкие, и отовсюду до нее донесся шелест страниц.

— Вы подивитесь, как мало людей способны рассказать историю, — говорила Старая Кошка. Голос ее звучал хрипловато и успокаивающе, как катящаяся галька. — И все же эти новые императоры хотят их запретить, сжечь, всех до единого вычеркнуть. Они что, не знают, как это трудно — урвать себе чуточку удовольствия? Или, может, как раз знают. Хитрые козлы.

— Не позволите ли мне проводить вас до дома? — спросил Вэнь Мечтатель.

Ветер словно втолкнул ее назад и развернул вокруг собственной оси. Но стоило ей оказаться к нему лицом, стоило увидеть его внимательные, полные надежды глаза, как слова ее покинули. Она открыла рот и снова его закрыла.

— О небеса, что за интрига! — сказала Старая Кошка.

Наконец, словно и в этом был повинен ветер, Завиток кивнула Вэню в ответ.

— Если вам так будет угодно.

Вэнь Мечтатель очутился рядом, он придерживал дверь, и она вышла.

Повсюду падали листья. Вскоре обещала прийти зима, с ватниками и вязаными варежками, и с первыми заморозками Вэнь Мечтатель начал носить ей шарфы и шерстяные носки, банки меда и романы, которые переписывал от руки своим сдержанным, но тем не менее страстным почерком.

Зима была к Вэню добра. Его худоба превратилась в изящную жесткость. Девушки и их матушки, развешивая в переулках стираное белье, любовались вытянутым вопросительным знаком его силуэта, когда Вэнь бежал вприпрыжку по скользким улочкам — к чайной, где пела Завиток. «Не спеши ты так! — кричали ему соседи. — Слова перемешаются!» Он все еще понятия не имел, как говорить о новом политическом устройстве, различных фракциях и собственных идеалах; мысли его полнились стихотворными строками, он записывал их и выбрасывал. Он писал и писал, и сжигал листы. Он ждал.