— Вы хотите найти… — она замялась, подбирая подходящее слово, — это чудовище? Монстра, убившего мою девочку? — ее лицо исказила боль. — Я была к ней привязана, так привязана, — защебетала Харита скороговоркой, слезы сами собой побежали по впалым щекам, обтянутым кожей, напоминающей пергаментную бумагу. — Я любила Танюшу, как собственную дочь, — всхлипывала она.

Полный болезненного и щемящего сопереживания, я молча стоял, переминаясь с ноги на ногу и не смея прервать ее горестный монолог.

Наконец гувернантка, кажется, успокоилась, и я рискнул нарушить воцарившееся на несколько мгновений молчание.

— Вам есть что мне рассказать? — спросил я ее участливо.

— Да, — резко произнесла она, и я насторожился, приготовившись слушать Хариту Никифоровну с удвоенным вниманием. Я чувствовал, что темная завеса тайны приоткрывается, еще чуть-чуть, и я ухвачусь за нитку клубка, который и приведет меня к безжалостному убийце.

Однако Харита Никифировна не спешила давать мне в руки нить Ариадны.

— Вы были знакомы с Татьяной? — спросила она, разглядывая мое лицо и словно колеблясь, открыть или не открыть не внушаещему доверия незнакомцу то, что известно только ей одной.

— Нет, — я отрицательно качнул головой, которая у меня уже раскалывалась от того, что головоломка никак не хотела разгадываться. Впрочем, я вынужден был делать скидку и на последствия лейпцигского ранения, а потому и винить не только свой интерес.

— Я могу надеяться, что услышанное вы не предадите огласке? — поинтересовалась Харита, взволнованно теребя в руках свой зонтик, который почему-то прихватила с собой в генеральскую библиотеку. — Мне дорога ее репутация, пусть даже… — женщина запнулась. — Пусть даже, — выговорила она с трудом, — Таня и умерла.

Уж на что, на что, а на это она могла надеяться, или я не был бы Яковом Андреевичем Кольцовым.

— Разумеется, — уверил я Хариту Никифоровну.

— Хорошо, — решилась она, словно собираясь ринуться в бездну. — Таня в последнее время стала меня пугать, она изменилась, — гувернантка сделала паузу, чтобы проверить какое впечатление произвели на меня ее многозначительные слова. Она глубоко вдохнула и продолжила:

— Таня всегда была девочкой послушной, спокойной. Резкого слова не скажет, грубого жеста не сделает. Нежная такая, ласковая, — предприняла Харита Никифоровна экскурс в историю. — А незадолго до трагедии, — женщина снова всхлипнула и сглотнула застрявший в горле огромный ком, -Таня стала нервная, дерганая какая-то вся, будто в нее бес вселился, — Харита Никифоровна перекрестилась. — Нехорошо так про покойницу говорить, ну да ладно! — она махнула рукой. — Раздражалась по пустякам, с маменькой они то и дело слово за слово… Я ведь ушла из дома Картышевых где-то за полгода до того, как несчастье случилось. Таня и сюда ко мне забегала.

— В тихом омуте, как известно, черти водятся, — заметил я едва слышно.

Харита Никифоровна не обратила на мою реплику никакого внимания и снова приступила к своему прелюбопытнейшему рассказу:

— У нее была какая-то тайная привязанность, — заявила она, очертив своим зонтиком в воздухе огромную дугу. — И я эту связь не одобряла!

— А имя своего воздыхателя Таня не называла? — спросил я нетерпеливо.

— Нет, — гувернантка качнула головой, и я прикусил губу от разочарования. Фортуна явно не желала мне улыбаться!

— Князь знал об этой связи? — задал я новый вопрос, считая, что ревность толкает и не на такие преступления.

— Вы имеете в виду Павла Корецкого? — осведомилась Харита Никифоровна.

— Да.

— По-моему, догадывался, — гувернантка наморщила лоб. — Но утверждать не буду. Доподлинно мне об этом не известно, а вводить вас в заблуждение мне бы не хотелось, — произнесла она с пафасом.

— Из-за чего Корецкий чуть было не стал участником дуэли? — поинтересовался я.

— Поединок?! — воскликнула Харита Никифоровна, ее и без того большие глаза расширились, она всплеснула руками. — Впервые об этом слышу! Какой кошмар! — гувернантка была ошеломлена. — Впрочем, этого можно было ожидать, — усилием воли ей удалось взять себя в руки, и она вздохнула. — Бедная Таня, до чего она себя довела!

— Так, значит, для вас это полная неожиданность?! -изумился я.

— Не совсем, — Харита Никифоровна замялась, я снова заметил, как по ее лицу пробежали волны сомнения. Женщина колебалась, стоит ли ей делиться со мной тем, что она узнала, или унести эти сведения с собою в могилу, чтобы не опорочить имя своей воспитанницы.

Я упорствовал в своем страстном желании докапаться до истины:

— Ну же!

— Хорошо, — гувернантка махнула рукой. — Я вам скажу. Вы, на мой взгляд, производите впечатление порядочного человека. Совсем недавно я узнала, что Таня на целый месяц куда-то уезжала с этим… — Харита замолчала, подбирая подходяшее корректное слово, — негодяем, — наконец проговорила она.

— И ее родители это допустили? — пришел черед удивиться и мне.

— Она сказала, что едет к тетке в Москву, — сказала Харита Никофоровна. — Я очень жалею, что послушалась ее и ничего не сказала графу.

— Таня не называла место, куда она собиралась? — поинтересовался я в предвкушении новых открытий. Но гувернантка не оправдала моих надежд:

— Не называла, — сказала она печально.

Тем не менее я мог сделать некоторые выводы:

Во-первых, горничная Камилла определенно мне врет. Скорее всего, она сопровождала Таню в поездке, а значит, просто обязана быть в курсе событий.

Во-вторых, у юной графини был любовник, с которым, по всей видимости, и собирался стреляться Павел Корецкий.

В-третьих, исходя из первых двух выводов, в деле убитой графини Картышевой наметились двое подозреваемых: обманутый жених и неизвестный, имя которого мне так и не удалось узнать.

Зачем Таня Картышева уезжала из города? На этот вопрос у меня ответа не было. Чтобы получить его, я решил нанести еще один визит мадемуазель Камилле. Поэтому я распростился с Харитой и с милым семейством Бибиковых и направился на Офицерскую улицу.

Анна Васильевна была все также печальна и гостеприимна. Хозяйка с порога сообщила мне, что Алексей Валерианович по-прежнему отсутствует, но она рада меня видеть.

— Присаживайтесь, — указала она на стул. Я послушался, и Анна Васильевна, расправив юбки, устроилась поблизости от меня в глубоком кресле. Я заметил, что она собирается мне что-то сказать и собирается с духом. Глаза у нее, как и прежде, были на мокром месте, они покраснели от сез и недосыпания, но сегодня графиня Картышева уже не хваталась без устали за платок, как в мой прошлый визит.

Я хотел обратиться к ней с обычными словами любезности, но она прервала меня нетерпеливым движением руки.